В земле обетованной
Шрифт:
Замок Реальности гулок и пуст.
Привратники спят, а на троне сидит
Бродяга-изгой без гроша за душой
С флейтой на поясе, с бубном за пазухой.
"Третья глазница – центру. Официально, срочно. Прошу разрешения на аварийную блокировку Ленты. В секции находится эл-че без права допуска".
Дежурный страж встревожен. На экране появляется бородатый худой человек, одетый по-зимнему. В его ладонях гудит рой огненных ос. Его улыбку стирает гримаса боли.
"Ну
Языки огня лижут пальцы бородача. Это эл-че, бродячая душа. Без памяти, без соображения. Не ведает, что творит.
– Страж, вы позволите? – сказали за спиной. Дежурный едва не свалился со стула. Вскочил – и узнал материализовавшегося. Вытянулся перед ним. Досада взяла: не доверяют? Досады своей он никак не проявил. Почтительно поклонился. Сказал:
– Настырный призрак! Он уже пытался… Он внесистемен. Его явь истлела, его мир в пепле. Он уголёк, выпавший из печи.
– Красиво, правда? – спросил вошедший.
Страж растерянно уставился на экран.
– Красиво, как же. Этот тип умеет зажигать.
Пламя на воздетых к небу руках. Искры катаются в длинных волосах, словно блестящая роса в траве. Фантом будит почивший, заколоченный мир. Тени прошлого падают на стены НТР – Нормально Трансформированной Реальности.
– Ладони будто факела… горят, – неожиданно для себя сказал дежурный.
– Вот и славно. Лучше факела, чем ледышки… В общем, блокировать Ленту мы не станем. Наоборот: развернем её.
– Но… ведь столько энергии, столько средств ушло! – страж не верил ушам своим. – Одни хроностопперы чего стоят… Да и не в этом дело, Толкователь! Он изолянт, его место – в склепах времени. Он непредсказуем. Он такого может натворить, что весь Иллюзион содрогнется!
– Мы управляем тем, что видим и понимаем, – заметил Толкователь. Взмахнул рукавом плаща. Ткань коснулась экрана. – А в данной ситуации и то, и другое отсутствует. Мы не можем управлять нереализованными событиями, мы даже не в состоянии просчитать их последствия. Держим тигра в клетке, из гуманности: не усыплять же его.
Экран замерцал. Настройка поплыла, – решил дежурный, – визит-эффект. Но тут же сообразил: ничего подобного, просто монитор перешел в инверсный режим. Теперь плотное выглядит прозрачным, разреженное – плотным.
Как это ему удалось? Серийный монитор… мановением руки…
– Не переживай, страж, никто не обвинит нас в том, что происходит. Это не наша оплошность, это – время. Свёрнутое время, которому не спится в склепах.
Вселенная была поднята из пыли прапрадедом Ворона. Это событие отражено в их генах – нуклеиновыми нотами, первобытными стихами.
Ворон помнит наизусть соответствующие строфы. Помнить несложно. Понять куда труднее. Родовые заклинания – отшлифованы, устойчивы, неуязвимы. Но это не мешает им оставаться невнятными.
Генетический шёпот о спящих, однажды услышавших музыку, ничего не говорит Ворону. Как и рассказ о говорящем Псе, спутнике Музыканта.
Книга Кричащего Кокона повествует о сотворении иначе – но ещё туманнее:
1. Нож взял, очистил свет, кожура разлетелась, упала где мы видим.
2. Сущее удалил от несущего. Не сущее, оставив несущее, выскользнуло из тел.
3. Назначив имена, внушил им танцевать. Наказав виться, выпустил огонь.
4. Трёххвостой выдрой с шипами на заду всплыла гладкошерстая явь над кругами сна алого. Села явь на глаза людей и кругами сна чёрного стала отныне.
5. Вымостив плотью твердь, укрепил тогда остов. Окрасив кровью высь, указал вход. Отдав жизнь, затеял убивать и воскрешать.
6. И повелел ждать Начала.
7. В Начале будет Крик, и Крик будет в каждом.
Так описывает тёмные дела Творения тёмная Книга Кокона.
Что-то подобное вертится и в голове Ворона, наследника Вселенной – а если быть точным, одного из тысяч или миллионов равноправных наследников: апостеров, услышавших в себе тиканье генетической мины. Его отношение к тем, кто наполнял Кокон откровениями, в то до-судное время было сложным и представляло собой смесь восхищения ("они могут то, что не дано мне"), недоумённого разочарования ("но в чём суть их бессвязных слоганов?") и вспышек враждебности ("глупцы! вы смешиваете жизнь с мертвечиной, не зная, чем ваше слово обернётся").
Лес похож на храм.
Деревья тянутся к мраморному, позеленевшему небосводу. Стволы-колонны прикрывают человека маскировочной сеткой из сосновых лап. В её ячейках блестят сосульки.
Человек идёт к снежным залысинам, разбегающимся во все стороны от Города. Лес из года в год всё дальше вползает в покинутые людьми улицы. Город гибнет – лес набирает силу.
Человек идёт – в который раз! – пытать судьбу. Он надеется, что ему не придётся возвращаться. Живёт он в лесу, в одиночестве. А сюда приходит один раз в лунный цикл. Раз в цикл он позволяет себе надеяться.
В котомке – термос, оружие и спички.
Человек спешит. Дорога не близкая, зимний день недолог. Ходит-качается волной смёрзшаяся трава под ногами, кружится над всем карусель тройной луны. За ним увязался пёс. Эта серая дворняга, должно быть, осталась в живых лишь благодаря чутью и осторожности. Пёс ощущает силу человека. Гены подсказывают: рядом – хозяин. Не горожанин, подло нападающий на всякую живую тварь, не хозяйчик с хуторов, норовящий каждого на цепь посадить, – хозяин леса идёт!