В земле обетованной
Шрифт:
Кокон долго прорастал в умах. Чат ГОЛОС (Галактическое общество любителей остросюжетных сновидений) возник в Интернет-пространстве в конце 2013-го года и первоначально казался онлайновой альтернативой обычной авторской фантастике. Каскад образов, калейдоскоп миров, кладбище идей, кротовые норы снов – как только не называли этот проект, спекулирующий на желании обывателя ощутить себя кем-то другим. Побочным эффектом общения в чате явилось прогрессирующее сходство видений у его участников. Чем дальше, тем острее.
Аббревиатура
Модная тема потихоньку перебралась со страничек желтых изданий на глянец "научпопа и гумофила". Физики писали о глобальном феномене – о возникшем в ноосфере квантовом суперкомпьютере под названием "человечество". Философы реанимировали идею единства материи и сознания – ведь Кокон, не имея собственного материального носителя, всё же существовал, проявлял себя в одинаковых образах и представлениях, синхронно возникавших в головах, и, в конце концов, неведомо как опутал мозги миллионов людей. Политологи насмешничали: знаем мы эти коллективные состояния мысли, сами их строгаем – и берём недорого.
Невосприимчивые и оттого не верящие "в эту чушь" скептики крутили пальцем у виска: совсем народ свихнулся! вот расплата за рекламу, астрологов и колдунов! что посеешь, то и поимеешь; что пожнёшь, то и сожрёшь.
Тем временем неведомые апостеры делали своё чёрное дело – наполняли Кокон содержанием, мысленными инъекциями, которые, разворачиваясь в головах ридеров, трансформировались в подходящие слова и картинки. На подходящем языке. В том объёме, который был понятен ридеру. Разумеется, такой способ передачи информации приводил к таинственной, мистической недосказанности "следов". Их начали записывать, сравнивать, обсуждать, приводить к каноническому виду.
Так родилась Книга Кричащего Кокона.
Ворон отрабатывает маршрут, словно робот, запрограммированный на цель, – не раздумывая, не вникая в то, где он находится, куда идёт. Нет нужды осторожничать, – какие неожиданности возможны в краю мёртвых? Напавшего сзади урода-камикадзе он взмахом руки отправляет в нокаут. Рука человека не коснулась выродка. Быстрый расслабленный взмах пятерней в лицо, наугад, и тварь валится в грязный снег.
Пёс ворчит. "А ты где был, зверёныш? Зачем ты мне, такой нерасторопный?" – думает Ворон. Пёс виновато опускает морду.
Они входят в заселенные кварталы.
Стемнело. Проснулись ночные существа – горожане. Ночью Город вздыхает, вскрикивает, содрогается. Днем он спит. День – тихое время. Время леса.
Человек ускоряет шаг. Марш-бросок, так назвал он этот бег с препятствиями. "Не сворачивать и не отставать от графика", напоминает он себе.
Единственная известная Ворону отмычка – связующая Лента – лежит в близкой, но иной реальности; попасть на неё можно, но сложно, очень сложно. Когда два мира смыкаются, бездна между ними сужается до дистанции одного мысленного прыжка. Но прыгать придётся наугад, во тьму.
Прыгать придётся. Любое отступление от маршрута снова отбросит Ленту на цикл в будущее. До повтора фаз, до следующей тройной луны.
Маршрут – как просека: две чёрные стены, две межи разрешённого, за ними топь и бурелом. Не сбейся с пути, поглядывай по сторонам. Иди и надейся: на этот раз – дойдёшь!
Пёс предостерегающе рычит в сторону распахнутой двери подъезда. Человек замирает. Он здесь всякого навидался. В его руке возникает штуковина, похожая на десантный автомат. Два гулких выстрела – из подъезда кувырком вылетает наружу бородатый, мохнатый горожанин. "За что?" – орут из окна. Ворон очередью вдребезги разносит окна: дым, пламя, вопли. "Я их вижу, они меня нет", шепчет он псу; пёс поскуливает в ответ.
"Не скули, я их спасаю", поясняет Ворон. "Я их спасаю от превращения: все они скоро превратятся в зверей".
Позади остались крики, беспорядочная стрельба из тёмных окон по выползшим из подвала стервятникам, возня теней над упавшим бородачом. Человек не оглядывается на моллюска, пожирающего свежатинку. Горжане беспечны. Ешь их кто хочет.
Площадь Согласия освещена кострами. У костров сидят бомжи – те, кто так и не решился укрыться за стенами от химер и лесных чудовищ. Бомжей остаётся всё меньше, они беззащитны перед зверьём и болезнями, но сопротивляются как могут: оружием и любовью. Эффективность этих средств примерно одинакова.
Ворон, не приближаясь к костру, вынимает из котомки связку взрывпакетов, бросает их в снег – не отсыреют, они непромокаемые – и кладёт наверх коробок спичек. Кивает бомжам: ваше! Уходит.
"Родичи, чёрт возьми", зло думает он. "Тоже от людей произошли".
Пёс, грустно тявкнув ему вслед, потрусил к огню. Дворняга издали почуяла приближение чужой жизни, расселившейся на подступах к Ленте. Дворняга решила не рисковать. "Возвращайся, Хозяин, я буду ждать тут", – так перевёл Ворон это жалобное тявканье.
"Не дождёшься!" – мысленно отвечает он. Отвечает – но вряд ли верит в это.
К безнадежности привыкаешь постепенно. Как к старости.
К смирению готовишься долгие годы. Как к смерти.
Он уходит – но вдруг, наплевав на маршрут и график, возвращается к костру. Свистит. Пёс пристально смотрит на него. "Не теряйся. Ты мне нужен, разумный", – мысленно сообщает человек. В глазах дворняги – отблеск костра.
Остаток пути Ворон преодолел одним махом.
Вот он, дом Ленты. Пёс поскуливает. Ему страшно.