В зеркалах

Стоун Роберт

— Там река, — сказал ей вслед мексиканец. — Ноги промочишь!

Джеральдина повернулась и пошла в другую сторону; мексиканец неторопливым шагом догнал ее и заступил ей дорогу:

— Деньги-то хоть есть?

— Добуду.

— Возьми бананы. Когда не на что поесть, бананы — хорошая штука.

Джеральдина оторвала от грозди два банана и бросила в сумку. Мексиканец нахмурился, увидев ее улыбку.

— Спасибо, братишка, — сказала она.

— Возьми все.

— Вот еще, стану я разгуливать с пучком

бананов! Это не стильно.

— Слушай, — сказал мексиканец, — когда со мной рассчитаются, у меня будут деньги, понятно? Тут в гостинице у меня номер. Может, мы с тобой устроимся?

— Никаких амуров, — сказала Джеральдина. — Сегодня — нет.

— Я ведь всерьез, — настаивал мексиканец. — Ей-богу. Почему не остаться со мной? Я приезжаю в город каждую неделю. И ничего плохого себе не позволю.

— Ну да!

— Все лучше, чем этот тип. — Он указал на правую сторону ее лица, потом обвел рукой ряды темных низких домишек вокруг рынка. — И лучше, чем вон те.

— Мне неохота этим заниматься, — сказала Джеральдина. — Неохота, и все.

Он покачал головой и передернул плечами.

— Я зарабатываю себе на жизнь, — произнес он. — Мне нужно выспаться. — Он вынул из бумажника две долларовые бумажки и сунул ей в руку. — Вот тебе обеспечение. Послушай меня, будь поосторожнее. Это пакостный город. Mala gente [11] .

11

Плохие люди (исп.).

— Всюду mala hentay, — сказала Джеральдина. — Как мне отсюда выйти?

Мексиканец отвернулся к машине и, не глядя на Джеральдину, махнул в ту сторону, откуда он пришел.

— Вон туда, — сказал он, отходя. — Там ты найдешь, чего ищешь.

Волоча за собой холщовую сумку, Джеральдина миновала прилавки и обошла кругом темную громаду крытого рынка. Поденщики у костров зашевелились при ее появлении; не поворачивая головы, они равнодушно скашивали в ее сторону бессмысленно-сонные глаза.

Улица, на которую она вышла, была темная, тротуары под аркадами безлюдны. Но впереди, в следующем квартале, бары были открыты; там слышались голоса, музыка из автомата, а на верхних этажах из-под спущенных жалюзи пробивались полоски света. Со ржавых узорчатых балконных решеток свисали грязные, полинявшие ленты серпантина, ручеек в канаве уносил пестрые конфетти и остроконечные кулечки из-под сахарной ваты.

В конце рыночных рядов, на прибрежной стороне улицы Джеральдина увидела открытое кафе; она подошла к окну и заглянула внутрь. За пустой стойкой стояла сердито насупившаяся официантка в розовой униформе, негр-уборщик тер шваброй пол.

В кафе как будто никого не было, но когда Джеральдина вошла, обходя вымытые места на полу, и оглянулась через плечо, она увидела еще одного посетителя.

Лицо его и все видимые участки кожи были темно-лилового цвета, ресницы намазаны тушью, веки подведены голубым, волосы — желтые от перекиси; на лбу, немного набекрень — венок из фиолетовых листьев. Голова его лежала на столе, до полу свисала запятнанная краской белая тога, и он прижимал к груди букет искусственного винограда.

— Отстань от меня, — хрипло сказал он официантке. — Отстань.

— Давай, Динь-Динь, вставай, поднимайся. Ступай на воздух.

Джеральдина сидела на табурете и смотрела на него.

— Ого, — сказала она.

— Каков цветочек, — обратилась к ней официантка. — Скажи?

— Он, наверное, с маскарада? — шепотом спросила Джеральдина.

— Ну да, приятели на улице устроят ему маскарад, если выйдет в эту дверь.

Джеральдина посмотрела в окно — пусто. И когда входила, она никого не видела.

— Иди, зануда, — крикнула официантка, — черным ходом иди. Как ты весь намазался, словно поросенок, они тебя ни за что не ухватят. Вилли, черт, — сказала она уборщику, — вывези ты его на швабре.

Вилли окунул свою швабру в горячую мыльную воду и проехался ею по плиткам и грязным голым ступням лилового посетителя.

Тот подобрал ноги: «Ой».

— Он идет за тобой, чудила, — сказал Вилли, ни к кому не обращаясь.

— Черт, может, ему лучше и остаться до полицейских, — сказала официантка Джеральдине. — Эти ребята по мостовой его размажут. Кофе?

— Да, — сказала Джеральдина.

— С цикорием?

— Да.

— Уже уезжаешь, да?

— Нет, приехала. Только что.

— Я думала, ты из тех девочек, что привалили сюда на карнавал.

— Я не из тех.

— До чего же я рада, что эта чертовщина кончилась. Мне от нее прибыли никакой.

— А я столько о карнавале слышала, — сказала Джеральдина. — И всегда думала: хорошо бы приехать посмотреть.

— Ну, вот тебе образчик. — Официантка показала на посетителя в углу. — У этих Масленица долго не кончается.

Джеральдина обернулась и посмотрела. Под гримом он был совсем молодой. Глаза тусклые, губы, испачканные краской, дрожали.

— Но он вроде симпатичный, а? — спросила Джеральдина.

Официантка поджала губы:

— У нас с тобой разные вкусы на мужчин.

— Он тоже не в моем вкусе, — сказала Джеральдина, — но, по-моему, симпатичный на свой манер.

Входная дверь открылась, и вошли двое полицейских: один бледный, с грустным лицом, другой низенький, полтора метра на полтора, рыжий. Они подошли к стойке и посмотрели на лицо Джеральдины.

— Нет, там, — сказала им официантка.