В жаре пылающих пихт, или Ниже полета ворона

Ворожцов Ян Михайлович

Кареглазый, настороженно подобрав слетевшую с него шляпу, начал кулаком утрамбовывать тулью и отряхивать ее от песка и пыли.

Индеец поднял руку и поприветствовал их.

Господи – это просто мальчишка, сказал кареглазый.

Нехристь это! фыркнул длиннолицый, красная смерть!

Зуб даю, он тут не один, сказал Холидей.

Ты нашу речь понимаешь? спросил горбоносый.

Да, коротко ответил индеец.

Уже что-то.

Имя у тебя есть?

Я – Плачущий в Сиянии Пихт.

Длиннолицый

брезгливо сплюнул.

А я Дареный Конь, и в зубы мне не смотрят, сказал он, это вот Гордый Орел, мальчишку звать Пугливый Олень, а тут у нас Оуэн Холидей – насильник, убийца и разбойник, Яростный Лось. Мы все здесь индейцы, братья красной крови!

Не отвечайте ему, сказал Холидей, краснокожие все как один убийцы, они же нас живьем обдерут, куска родной кожи не оставят, на бобровые шкурки нас живенько покромсают! Я-то о своих волосах помню и вам не рекомендую забывать.

Есть с тобой кто-нибудь? спросил горбоносый, когда Холидей замолчал.

Я был с мужчиной, белым как вы, нас преследовали другие белые. Он пошел одним путем, а я – вторым. У меня его вещи и мул.

Значит, ты один?

Я один.

Холидей крикнул. Он лжет!

Угомонись, сказал горбоносый.

Нет, нет, а ты сам хочешь? Хочешь, чтобы они твою безмозглую башку по-индейски побрили, а мозги твои своим собакам дали полизать, что засоленное мясо? Так и будет, поверь! Он лжет, ему же сам черт за каждую изреченную ложь по монете в карман кладет! Мы уже мертвецы! нас порубят на куски, боже мой, сгинуть в ночи от рук безбожников, дикарей, собак!

Длиннолицый ответил, я согласен с ним, братцы. Сердце мое чует, что дело нечисто, и я так рассуждаю, что если Господь на моем пути дикаря ставит, то тут как в шашках, либо ты ешь, либо тебя едят. И каждый делает, для чего рожден, какой жребий определен ему по закону божьему. Я вот рожден, чтобы потрошить нехристей всякой масти, черных, желтых, красных. И пути этого придерживаюсь уже много лет, и пока не ошибался. Не допускал сомнений в том, что господь так мне определил. А сейчас?

Кареглазый напрягся.

Горбоносый сплюнул и отвернулся от длиннолицего, спокойно спросил, ты откуда идешь?

Индеец ответил, куда солнце садится.

С запада, что ли?

Да, оттуда.

А что в той стороне?

Уже ничего.

Ничего… ну, конечно. А дом твой где?

Мой дом далеко отсюда. Я жил с отцом – Быстрой Лодкой, а моя мать умерла при родах, она от племени сиксика, черноногих.

И где твой отец теперь?

С тех пор, как я ушел из дома, то не видел его. Я стал Вольным Ветром. Прошло много времени. Солнца и луны сменялись много раз. Наверное, сто. Я перестал считать после тридцатого дня.

А куда ты направляешься?

Никуда, я просто иду.

Заблудился, что ли?

Нет, не заблудился. Мне некуда возвращаться.

Ты местность эту хорошо знаешь?

Я здесь никогда не был. Но бывал в местах похожих.

Индеец говорил и пронзительно смотрел на кареглазого.

У меня что, лицо испачкано? спросил он и надел шляпу.

У тебя к нашему другу вопросы какие, спросил длиннолицый.

Это был он.

Кареглазый спросил. Что – я?

Вы убили много людей, сказал индеец. Я там был и видел вас, вы застрелили нескольких мужчин и женщину, я ее знал.

Кареглазый промолчал.

Женщину? о какой женщине говоришь? не о той ли чернявой, которую нам хоронить из-за его меткого глаза пришлось.

Индеец показал пальцем на кареглазого, пусть он говорит!

Ну, мне-то сказать нечего. Я не убивал никого! От чьей угодно пули она могла погибнуть. Пусть они вот престолом божиим поклянутся, что каждого застреленного ими разглядели! Темно было – хоть глаз выколи. Вот и все!

Горбоносый помалкивал. Длиннолицый противно улыбался.

Нечего мне сказать! кроме того, что уже сказано. Конец истории.

Длиннолицый сплюнул и ухмыльнулся.

Ты бы еще сказал – что баба та умерла до того, как ты курок спустил.

А может, так и было! Ты не господь, чтобы судить! Не знаешь, как оно случилось – головы полетели, ничего не попишешь!

Ну, довольно, почесали языками и хватит.

Пользуясь замешательством, Холидей подступил и ловко выудил нож у длиннолицего из сапога, затем молниеносно напрыгнул со спины на горбоносого, сшиб с него шляпу и сделал вращательное движение связанными руками у него над головой, туго затянув петлю на вспотевшей шее, и стал водить ножом по лицу.

Кареглазый растерялся, длиннолицый выругался.

Убью! крикнул Холидей, режь веревку!

Дурак, от нас не уйдешь.

Режь, говорю! И оружие вон из чехлов на землю!

Ты мой нож прикарманил.

Он кивнул кареглазому, давай ты режь! И зубы не заговаривай!

Горбоносый вскинул руку, стой на месте!

Убью! Убью, клятву даю кровавую, мне позарез жить надо, позарез, денег вам надо? Чего надо вам! Вот, убийца есть у вас, женщину убил, его на эшафот венчаться ведите! по его голову петля слезы льет не меньше, чем по мою… а я что? Кому я зла сделал? Я же только… ну нет, вы меня, пыльные, без штанов оставили, исподнее у меня отняли, лошадь мою из-за вас пристрелили! Ни бритвы, ни лохани, уже неделю! Я вам кукла для битья, а? Вот зарежу тебя, глаз выковыряю из башки – не хуже тыквы будешь!

Индеец дымно выстрелил из однозарядного пистолета. Мул издал ослиный крик. Кареглазый заслонился руками и локтями, отбегая в сторону. Холидей запричитал, бездумно двигая кровоточащими сухими губами, продолжая бессвязно лепетать и механически мигая затуманенными глазами, которые искали, за что ухватиться.

Конец ознакомительного фрагмента.