В жерновах житейских
Шрифт:
Николай неотрывно смотрел в ту сторону, где находился его дом.
Позеленевшая от времени шиферная крыша с одиноко торчащей грубой, закрытые наглухо ставни, ветеранская звездочка на калитке. И тишина! Опять эта тишина.
И он понял, что ЭТО уже случилось! Но чтобы оно оказалось таким страшным, Цыганков никак не думал.
«Что ж, назад дороги нет. Домой. Что бы там ни было – нужно идти», – с тоской подумал он про себя, в полной нерешительности делая шаг вперед.
Спустившись с бугра в село. Николай услышал спереди неясный приглушенный шум. Он зашагал быстрее и уже
Цыганков никогда не думал, что можно обрадоваться обыкновенному мутному ручью. Он даже заговорил с ним, подставив ладонь под ледяную струю:
– Бежишь себе? Все покинули село, а ты вот нет. Создала природа и сказала, что будешь жить тут вечно. Вот и живешь. Вот и я к тебе. Природа – она штука умная. Где б ни мотался человек, а все тянет его домой, где вырос, где корни. – Николай убрал замерзшие до синевы пальцы, поднялся с корточек и уверенно пошагал к дому.
Калитка открылась со страшным скрипом, и он очутился во дворе. Очевидно. ЭТО случилось недавно, потому что двор был еще чистым от прошлогоднего бурьяна, так бросавшегося в глаза в других домовладениях.
С камнем на сердце Цыганков подошел к двери в дом. Толкнув ее ногой и почти не дыша, вошел в коридор. В нос ударил застоявшийся воздух. Полы были грубо сорваны. Обнаженные белые перерубы неестественно торчали из утрамбованной земли.
Он прошел дальше, в комнаты. Ужас! Дом был почти пуст. Из него вынесли все, что имело хоть какую-то ценность. Осталась только огромная железная кровать, наверное, не пролезшая в двери, да куча старого тряпья, беспорядочно валявшегося на полу.
Николай ходил по комнатам и шептал:
– Дед, дед, что же ты не дождался!
Дом, в котором он вырос, в котором был по-детски счастлив, в котором грезил первыми юношескими мечтами, встретил его холодной ледяной пустотой.
Совершенно обессилев морально и физически, Цыганков рухнул на старую кровать. Рухнул плашмя, головой вниз. Бывший капитан спецподразделения, имеющий боевые награды, прошедший суровую школу выживания – теперь плакал, словно заблудившийся в лесу пятилетний ребенок. Плакал и думал о том, что же это за штука такая – жизнь?
Недавно перенесший тяжелую травму организм не выдержал перенапряжения. И Николай незаметно уснул.
Очнулся он, когда уже в единственное с неплотно закрытыми ставнями окошко прокрался первый лучик солнца. Перевернувшись, сел, осмотрелся. Будто прошедшая ночь могла что-то изменить. Нет, все по-прежнему.
Сирота! Это слово засело в мыслях теперь как-то по-особенному очень колюче. Совершенно обреченно. Только теперь оно обрело твердый настоящий смысл, а не тогда, давно, когда еще в детстве разглядывал Николай фотографии погибших в автокатастрофе родителей.
«Придется смириться еще и с этим, – сказал он сам себе. – Вставай, сирота! Жизнь продолжается».
Он разделся до пояса и в трико вышел во двор.
Первым делом открыл ставни. Потом, сделав несколько физических упражнений, через калитку на заднем дворике выбежал в степь. Бескрайность
Побежал к пруду. Зеркальный располагался где-то в километре от родного дома. Сразу за водоемом целый остров смешанного леса в море степи. Красота!
Вода оказалась обжигающе холодной. Немудрено. Пруд еще до конца не вскрылся. И хотя лед почти растаял, но все-таки еще кое-где виднелись из воды темные спины рыхлых мини-айсбергов. Но закаленный капитан запаса знал, что пройдет совсем немного времени и все станет на свои места – вода будет чистой и прозрачной, как слеза. Ну и, уж конечно, потеплеет.
Умывшись, Николай трусцой засеменил обратно к дому, вспоминая на ходу, какой сегодня день недели. «Да, нужен календарь».
Вернувшись в дом, оделся. Пожевал печенье, запил лимонадом. Снова вышел во двор. «Мать честная! Сколько же дел предстоит переделать! Похоже, скучать здесь не придется. Ничего, пусть знают люди, что хозяин на хуторе появился».
Прежде чем заняться работой, Цыганков решил сходить на местное кладбище. Оно было метрах в пятистах от дома. Одной стороной прилегало к неглубокой балке, а другой упиралось в нестройные ряды заброшенных садов. И только в ширину ничего его не стесняло. Но люди покинули Кульково. Некому стало жить и умирать – некого стало тут хоронить.
Николай открыл скрипучую калитку и оказался среди могил односельчан. Раньше он иногда бывал здесь. Здесь были могилы и его родителей.
Налетевший ветерок зашевелил кое-где висевшие на крестах металлические венки. Они заскрипели, будто ожив, будто приветствуя редкого посетителя.
С минуту постояв у могилы родителей, он побрел дальше, к относительно свежему холмику. Цыганков не видел деда мертвым, поэтому ему до конца не верилось, что ЭТО произошло на самом деле. Надпись на кресте рассеяла все сомнения. Бабушка рядом. Она отмучилась еще в далеком 1988-м.
На похороны он тогда не успел. Батальон участвовал в крупномасштабных учениях войск Варшавского договора. Учения под кодовым названием «Щит-88» проходили на Магдебургском полигоне. А срочная телеграмма, минуя бесчисленные каналы гражданской и военной связи, слишком задержалась. Николай все-таки поехал, но не успел. После очень переживал. Бабушка с детства заменяла мать.
С дедом вообще отдельная история. Бывший фронтовик Никифор Савельевич стал для внука настоящим отцом, товарищем, учителем. Он любил разговаривать с внуком открыто, «по душам». Любил честность и благородство.
«Ну вот, родные мои, вы и вместе, – рассуждал теперь Николай, присев на корточки у дорогих сердцу могил. – С другой стороны, это хорошо, что я не видел, как смерть исказила ваши добрые лица. Для меня вы всегда живы. – Он поднялся. – Нужно будет поставить оградку и столик со скамеечкой».
Еще долго простоял бывший капитан, подставляя лицо свежему весеннему ветру. Все собирался уйти, но никак не мог. Будто ноги к земле приросли. Терять близких – всегда тяжело.
Вернувшись в пустой дом, занялся наведением порядка. Среди разбросанных вещей нашел пару поношенных, но еще добрых телогреек. И некоторые необходимые в быту принадлежности. Жизнь налаживалась.