Шрифт:
Теккерей родился (в 1811 г.) и вырос в богатой, старинной английской семье. Детство его прошло среди роскошной индийской природы. До семи лет он прожил в Калькутте, где его отец, Ричмонд Теккерей, последовательно занимал посты окружного судьи и главного сборщика пошлин, а затем, как и все дети богатых английских семей, проживавших в Индии, был отправлен в Англию и до двенадцати лет оставался в доме своего деда, спокойно и комфортабельно доживавшего свои дни в деревне Гадлей. Двенадцатилетним мальчиком поступил Теккерей в Чертрисскую школу, находившуюся под покровительством высшей аристократии и высшего духовенства.
Красивый, кроткий, отчасти робкий мальчик, каким был тогда Теккерей, скоро завоевал себе симпатии своих сотоварищей. Не смотря на свою общительность и живость характера, он не принимал участия в школьных играх, которые в ряду предметов, не симпатичных Теккерею, занимали ближайшее место после геометрии и алгебры. Он, однако, не уединялся, ничуть не сторонился своих товарищей, которых привлекала к нему способность быстро писать стихи и пародии, рисовать карикатуры.
Почти также, как играть, не любил Теккерей и «учиться». Ни математика, ни древние языки, которые он впоследствии прекрасно знал, не привлекали его особенного внимания. Учился он «понемногу», «чему-нибудь и как-нибудь». Строгий, сухой директор, педанты-учителя не сумели сделать «ненавистных» греческого языка и математики более интересными для Теккерея, не сумели возбудить его любознательности и прилежания. У юноши Теккерея уже в то время появились свои собственные интересы, взгляды, понятия. Он не учился, не играл, но за то много читал. Читал он главным образом произведения беллетристики. Каким-то чутьем умел он подбирать себе книжки. Две-три страницы не интересного текста решали судьбу книги. Теккерей бросал не понравившееся ему сочинение и брался за другое. Мысли, возникавшие у него при чтении, выражались в карикатурах, которые он набрасывал здесь же на полях книги. Все почти книги, бывшие в руках Теккерея, украшены целым рядом, часто очень удачных карикатур – иллюстраций. «История древних» Роллена, употреблявшаяся как учебник в английских школах, дала много материала для юного сатирика. На первой странице её красуется Клио, муза истории, в виде старой девы, вооруженной очками, зонтиком и корзинкой с письменными принадлежностями. Алкивиад, с сигарой в зубах и моноклем в глазу, с философским спокойствием отрезывающий хвост у собаки; Агезилай в короткой рубахе, под зонтиком; Дидона с веером, величественно восседающая на троне и др. личности оживляют страницы этого сухого учебника. Масса карикатур Теккерея, рассеянных по полям разных книг, составили собой вышедшую недавно «Теккереяну», в которую вошло до 1.000 отдельных карикатур и рисунков. Из Чертрисса Теккерей перешел в феврале 1829 г. в Кембриджский университет. Вкусы его сложились еще в первоначальной школе. Здесь обнаружил он любовь к беллетристике, здесь же выказал он впервые и свои блестящие сатирические способности. Поступив в университет, Теккерей остался тем же. Науки интересовали его мало. Также, как герой его будущего романа «Пенденнис», он не особенно углублялся в университетскую науку, работал урывками. Здесь он сошелся очень близко с знаменитым впоследствии поэтом-лауреатом Тениссоном и ученым Кемблем, здесь же началась и это литературная деятельность. Началась она изданием маленького журнала под заглавием «Сноб, литературный и научный журнал». Содержание каждого номера состояло из шуток и юмористических очерков в стихах и прозе. Особенно выдающегося журнал, выходивший под редакцией и при несомненном сотрудничестве Теккерея, конечно, ничего не представлял, но некоторые вещи уже носили в себе несомненные зародыши того юмора, которым впоследствии отличались журнальные статьи будущего сатирика-романиста. Выходивший еженедельно «Сноб» прекратился на одиннадцатом номере и возродился в новом издании. «The Gownsman» («носитель мантии», т. е. член университетского общества). Этот второй журнал, издававшийся также очень недолго, был последним по времени литературным предприятием Теккерея-студента, который оставил университет в 1830 году, не получив никакой ученой степени.
Покончив с своим официальным образованием, Теккерей отправился продолжать его в Веймар, который был центром умственной жизни, пунктом, к которому стремились ученые, художники, поэты, музыканты. Притягательной силой там являлся великий Гёте.
Теккерей вместе с несколькими молодыми англичанами отправился в Веймар и был очень любезно принят в салоне великой герцогини, где собиралось избранное веймарское общество. Приглашения на обеды, балы и рауты сменялись одно другим. Несколько раз в неделю давались придворные спектакли. Теккерей всегда с удовольствием вспоминал о своей жизни при этом блестящем Дворе, особенно о своем знакомстве с великим Гёте, который удостоил его даже «почетной аудиенции». По-видимому, Теккерей и здесь обратил на себя внимание своими карикатурами. «Моим наслаждением в то время, – говорит он, – было рисовать карикатуры для детей». Карикатуры эти, однако, по достоинству оценены были и взрослыми; много лет спустя, когда он, уже известный романист, заглянул в Веймар, он, к своему удовольствию и радости, увидел, что многие из его карикатур бережно сохранились. Сам Гёте снисходил до того, что любовался его карикатурами.
Быть может, влиянию этого художественно – артистического веймарского кружка нужно приписать решение Теккерея сделаться живописцем и оставить начатую еще на школьной скамье литературную деятельность. Прежде всего он отправился в Рим, но очень скоро уехал оттуда и поселился в Париже. Целыми днями просиживал он в Лувре, копируя картины известных художников. Живопись, однако, ему не давалась, хотя рисовал он легко и бойко.
Жизнь в Париже, не смотря на такого рода неудачи, очень нравилась Теккерею и он также, как и его герой Филипп, впоследствии не раз вспоминал веселое время, когда он жил в недрах богемы, наслаждался устрицами и ничего неделанием, курил, пел по ночам и в изобилии пил содовую воду утром, подымаясь с постели холостяка, правда, «одинокого, но за то не обязанного заботиться о жене и детях», не раз в его ушах звучали «веселый гул оживленного говора, молодой смех и знакомые мелодии студенческих песен». («Приключения Филиппа», т. I, стр. 165, 176). Теккерей восторгался самым искренним образом жизнью художников в Париже. «Жизнь здешнего молодого художника, – писал он, в одном из своих парижским писем, – это – самое легкое, самое веселое и, в тоже время, самое неряшливое существование». Он приезжает в Париж из своей провинции лет 16-ти. Родители назначают ему ежегодную пенсию в 400 рублей и сами платят его учителю. Он поселяется в Латинском квартале, является обыкновенно в мастерскую довольно рано и работает там вместе с двумя десятками товарищей, таких же веселых и таких же бедных, как и он сам. Каждый из них курит свою любимую трубку, и рисуют они свои картины в облаках дыма, среди шумной болтовни, острот и громкого хорового пения. Теккерей вел такую же точно жизнь и комната, которую он занимал в Латинском квартале, очень часто, по словам одного из его товарищей, «превращалась в ад, правда, очень веселый, но все-таки ад». Многочисленные гости, разместившись где попало, курили, пили, пели, разговаривали. Ему нравилась полная независимость художников, их простота, естественность, а главное богема. Нравился Теккерею также и Париж, его красота, изящество, масса картинных галерей, счастливый климат. Позже он часто приезжал в Париж, чтобы «освежиться», тряхнуть стариной… И тут он не упускал случая пожить в родной его сердцу богеме, проводя время в обществе художников и литераторов, которым часто помогал. О добрых делах его в это время рассказывают не мало анекдотов… «Раз утром, войдя в спальню Теккерея, – рассказывает один из очевидцев, – я увидел, что он кладет золотые монеты в коробочку для пилюль, на крышке которой было надписано: принимать в случае нужды. – Что это вы делаете? – спросил я. – Да вот, – отвечал он, – я нашел в Париже одного старика, который говорит, что он очень болен и не знает, что ему делать; я подозреваю, что ему нужно именно это лекарство и вот почему доктор Теккерей намеревается предпринять этом способ лечения».
Насколько нравились Теккерею сам Париж и жизнь парижских художников, настолько он был против современного порядка вещей во Франции. Реакционное правительство, знаменитая хартия 1830 года, – все это находило себе строгое и пылкое осуждение в статьях Теккерея, которые он от времени до времени посылал в английские газеты. Иным характером отличались его парижские корреспонденции о художественных выставках, разборы произведений французских писателей. Все они написаны восторженно и тепло.
Мало по малу литературная деятельность начала брать верх над занятиями живописью. Страсть к беллетристике, которую он обнаружил еще на школьной скамье, теперь еще больше увеличилась. Его библиографические статьи этого времени, писанные для английских и американских журналов, главным образом посвящены повествовательной литературе. Молодого тогда Диккенса Теккерей приветствовал восторженно и находил, что «Записки Пикквикского клуба» дают о государственной и народной жизни Англии понятие гораздо вернее того, какое можно извлечь из «более громких и достоверных описаний», доказывал, что «святочные рассказы» – это «благодеяние, оказанное Диккенсом всей нации», что «каждый мужчина или каждая женщина, читающие их, должны смотреть на них, как на личное одолжение, сделанное им автором…» Несомненный литературный вкус и несомненный талант заметны были во всех статьях Теккерея, которые доставили ему довольно почетное место среди таких сотрудников в «Fraser's Magazine» как Роберт Соути, Уильям Энсворт, Самуил Кольридж, Томас Карлейль и др., но в тоже время не замечались читателями. Публика совершенно не знала Теккерея тем более, что он долго писал под различными псевдонимами. Первым замечательным и оригинальным произведением Теккерея была пародия на появившийся тогда роман Бульвера-Литтона «Евгений Арам», напечатанная под заглавием: «Елизавета Броуринга» в «Fraser's Magazine» 1832 г. В этой пародии Теккерей со всей силой своего сатирического таланта обрушился на сентиментализм и другие слабости школы Бульвера-Литтона.
Достигши совершеннолетия, Теккерей получил в наследство отцовский капитал в 200 000 р. и решил всецело посвятить себя литературе. Теккерей переехал из Парижа в Лондон, и, не довольствуясь положением зависимого сотрудника, решил основать свое собственное издание. В это время издавалась в Лондоне еженедельная литературная газета под заглавием «Национальное знамя». Дела этой газеты были очень плохо, а потому издатели её, виноторговец и священник, с удовольствием продали ее Теккерею. Но ни деньги, затраченные на это издание, ни личный, упорный труд. самого Теккерея не могли изменить положение купленной газеты и уже через год (1834 г.) пришлось бросить это издание. Неудача на некоторое время охладила Теккерея ко всякого рода литературным предприятиям, но через два года была уже совершенно забыта. В 1836 году Теккерей снова затеял издание газеты, но и эта попытка оказалась неудачной. Все, это осталось от его наследства после прекращения первой газеты, тут было израсходовано, и Теккерей должен был снова сделаться простым сотрудником.
Теккерей начал снова работать в «Fraser's Magazine». Он напечатал здесь сатирическое письмо по поводу только что вышедшего тогда сочинения: «Моя книга для анатомии хорошего обращения», автор которой сообщал правила хорошего тона, вообще делился результатами своей жизни в высшем обществе. Письмо это так понравилось редактору журнала, что он просил Теккерея продолжать работать в таком же направлении. Результатом этой просьбы были «Записки Елоплаша» (тогдашний псевдоним Теккерея), напечатанные в том же журнале. Теккерей здесь рисует высшее общество, тоже дает правила хорошего тона, но излагает все это в форме мемуаров лакея, из которых сам собой вытекает вывод, что джентльмен, т. е. дворянин, может чувствовать и поступать также вульгарно, как простой лакей. Но первая попытка дать простую картинку быта, выступить бытописателем, сделанная им в 1840 году, так и осталась попыткой. Начатый им бытовой роман «The shabby genteel story» никогда не был окончен, вследствие семейного несчастья, которое постигло его во время работы.
Еще в 1837 т. он женился на девушке Шау и был вполне доволен своей семейной жизнью, которой, однако, наслаждался не долго. Через три года ею жена сильно заболела и в результате болезни, не смотря на заботы мужа, получилось психическое расстройство. Теккерей долго не верил в то, что его жена неизлечима, что наступил конец его семейному счастью. После долгой борьбы и колебаний он, наконец, поселил ее отдельно, но никогда уже не мог избавиться от того тяжелого впечатления, которое произвела на него болезнь жены. Много лет спустя, он также живо чувствовал всю горесть своей утраты.
Семейное горе, по-видимому, сильно отразилось на литературной деятельности Теккерея. Он почти перестал писать и очутился в очень тяжелом материальном положении. Нуждой, вероятно, следует объяснить задуманное в 1840 году издание напечатанных раньше журнальных статей и очерков парижской жизни, составивших его «Парижский альбом», интересный главным образом своим оригинальным посвящением. М. А. Титмарш, как назвал себя на этот раз Теккерей, посвящал свой сборник портному. «Посвящается г. М. Аретцу, портному (27, rue Richelieu, Paris)», читаем на первой странице сборника. «Несколько месяцев тому назад, когда вы представили пишущему эти строки счет за сюртуки и брюки, доставленные ему, и должник ваш заметил вам, что немедленная уплата счета поставила бы его в крайне затруднительное положение, вы ответили ему так: „Боже мой, пожалуйста, не беспокойтесь об этом, сударь! Если вы нуждаетесь в деньгах, что нередко случается с человеком, находящимся в чужой стране, то у меня дома есть тысячафранковый билет, который я могу представить к вашим услугам“. История и опыт, милостивый государь, доставляют нам так мало примеров благородных поступков, которые могли бы сравняться с вашим (подобное предложение, как ваше, со стороны чужого и притом еще портного кажется мне столь изумительным), что вы должны извинить меня, если я публично заявляю о вашей добродетели и знакомлю английский народ с вашим именем и прекрасным характером вашим. Я позволю себе еще прибавить, что вы живете в первом этаже, что ваш материал и ваша кройка превосходны и что ваши цены умеренны и добросовестны. В заключение позвольте мне положить к стопам вашим эту книгу, как слабое выражение моего глубокого уважения к вам»…