V1
Шрифт:
Сколько себя помнил, хотел славы, хотел сделать что-то непомерно великое, выдающееся, хотел вписать своё имя в эти справочники и энциклопедии, хотел, чтобы меня помнили. Я даже себя обманул, я очень боюсь смерти. И, самое страшное, я боюсь раствориться, стать меньше, чем заросшим и покинутым холмиком на кладбище. Вот Иру не забудут никогда, её книги и сейчас неплохо продаются, делая мультимиллионерами издателей. Пройдут века, и школьники будут читать её в общеобязательном порядке на уроках литературы. А я? Просто холмик, точка в пространстве, которая вскоре перестанет ею
Да чёрт возьми, даже каждое Её письмо мне – произведение искусства. Она хотела научить меня что ли, показать неведомым мир, раздвинуть горизонты мышления… А я, дурак, все упрямился, все не желал принять очевидное: быт убивает. Ира хотела жить высокими идеалами, я хотел жить в посредственности, окруженный счетами и банковскими карточками. Она любила меня и ради меня спустилась до моего уровня, поменяв томики британских поэтов на каталоги покупок «METRO».
Это я убил ее, отрезав крылья. Она погибла, падая вниз яркой красивой кометой, постепенно угасая, а автобусная остановка стала лишь закономерным результатом этого недолгого полета.
Придется открыть железный шкафчик.
10
Оружейная сталь, калибр 9x18 миллиметров. Пистолет Макарова лежит передо мной, завернутый в грязную просаленную тряпицу. Как давно я не доставал его из сейфа…
Они мне солгали. Как это могло случиться? Я делал все, что мне говорили. Я же ведь ничего не совершал плохого? Был как все, жил как все, одевался как другие. Не брал взяток, старался, по крайней мере. Не был ни счастливчиком, ни неудачником. Если работал, так тоже как все. Смотрел фекально-пердильные шоу по ящику, попивал пивко, почесывал постепенно растущее пузо, сидя на диване.
Начальная скорость полета пули- 344,49 ярдов в секунду. Прицельная дальность стрельбы- 50 метров. Очень точный для своего класса, однако необходимо протереть все детали, прежде чем начать пользоваться оружием.
Я защищал свою страну, каждый день я сажал по ту сторону решетки насильников и убийц, делая общество чище, а погоны начальников больше. Поганые люди. Для них каждый человек вкупе превратился в статистическую единицу, палочку в показателях, а сотрудники – лишь расходный материал.
С высоты девятого этажа открывается изумительный вид на Сперанск, точней на то, что осталось от Сперанска. Я протираю, собираю и разбираю пистолет, так горячо любимый ментами «Макаров» слился с моей рукой, стал единым целым, металлической частью моего тела.
Мощный. Надежный. Быстрее, чем нож достать.
Машины едут сплошным потоком по двухполосной улице, свет фонарей даже на этой высоте слепит меня. Грубый город, грубый век. В мире так полно всякого дерьма, но воняет почему-то только от меня. Граненый стакан одиноко стоит с рядом лежащими письмами на столе, а там, на полу много осколков стекла от бутылки с водкой. Нельзя залпом. Нельзя мешать. Слишком много «нельзя!» для одного человека в погонах. Слишком.
И вообще, почему мы сами себе что-либо запрещаем? Заковываем себя в цепи приличия и сраного этикета, который никому, кроме тебя самого, нафиг не сдался? Ну, то есть хорошо
Совесть не щадит никого. Но многих она просто не мучает.
Емкость магазина пистолета «Макарова» всего восемь патронов. При попадании в мягкие ткани пуля остается там, создавая обильное внутреннее кровотечение и делая красное месиво. А если она попадет в кость… Кто-нибудь видел, как гниёт живой человек? Стопроцентный вариант.
Я же ведь собственными руками все погубил, все разрушил. Я же ведь столько раз в голове вертел картинку счастливой идеальной семьи. Я представлял себе двухэтажный домик где-нибудь за чертой города, полисадник, запах свежескошенной травы, книжные полки, камин… Мы бы сидели возле этого самого камина прямо на полу рядом, слушали, как тлеют головешки, как бегают язычки огня по дровам, пили бы вино из французских бокалов и смотрели бы друг на друга. Так бы и было, именно так. Но я изменил ей.
Простая интрижка на один разик. Всего один, да и то на корпоративе. Все оговорено заранее: без обязательств. Ира не знала об этом и вряд ли бы узнала. Но такие вещи нутром чувствуются, а на этой кухне основательно пустил корни запах предательства и лжи.
Допросы. Упреки. Каждый раз, каждый день, как только я приходил после работы. Меня это убивало, любого бы убило. Столько раз мы ругались, били чашки об кафель, но потом я узнал, что она беременна. Охренеть, как я был счастлив! И все вроде бы опять стало на свои места: любящая семья, уже не такая маленькая семья. Авария все уничтожила. Мир уничтожила. Картинку в моей голове уничтожила. Меня уничтожила. Душу мою, все во что верил, на что молился каждый день.
«Одеваясь, в зеркале прихожей каждый день я замечаю комнату, в которую уже не заходил около полугода…» Я в детской, в комнате, которая должна была стать всем для меня, подарившая мне надежду на то, что мир не такой уж и ужасный, что хотя бы у меня должен быть свой, счастливый финал, и всё отнявшая. Маленький теннисный мячик вычеркнул меня из жизни, стёр ластиком живую точку в пространстве. Не так я себе это представлял, совсем не так.
Семью убивает быт, людей убивает надежда. Но история еще не закончена. Достаточно лишь взвести курок и стать лишь единицей, черточкой в статистике.
11
Ты, спасая Тесея, ему подарила клубок.
Мой мир – лабиринт Минотавра, Расея, лубок,
лишь состоящий из запаха пресного сруба,
что античертёж, стёртый грифель, разбитая туба,
и свои ноги в песок по чуть-чуть разувая,
будь аккуратней, на пляже нет мола, лишь свая.
Там говорят только стихами.