Ваенга эир
Шрифт:
– Айс? Мира, передай ему - мы в Заполярье. Здесь лёд до Северного полюса, пусть под ноги смотрят.
– Спасибо, саджент!
– "перевела" Мира, вызвав удивление генерала, но сделать замечание он не успел - примчался дежурный с вышки с сообщением о приближении вражеских самолётов к Мурманску.
– Винд-коммандер! Ваши орлы к пробному вылету готовы?
– Да, сэр!
– энергично откликнулся "Баранья задница".
– Двигатели прогреты!
– Немедленно эскадрилью на старт и к Мурманску!
Британец бросился поднимать
Вылет планировался чисто английскими экипажами с задачей "засветиться" над финской территорией, в идеале - сбить финский самолёт. Лондон стремился показать правительству в Хельсинки, что там выбрали не самого лучшего союзника, и британское возмездие неминуемо.
Но "Юнкерсы" над Мурманском внесли коррективы. Город уже пылал, когда с востока показалась восьмёрка "Харрикейнов" с разноцветными кругами - опознавательными знаками Королевских ВВС. Наверно, пилотов Люфтваффе, переживших "Битву за Англию", постигло ощущение дежа вю при виде этих самолётов, неуместных на русском Севере... Предаться воспоминаниям им не дали.
В Ваенге у радиостанции столпилось слишком уж много народу. Радист включил репродуктор на громкую связь. Мира первой разобралась в отрывистых английских репликах и ахнула.
– Что они делают...
– Что именно?
– тревожно спросил генерал.
– Бросились на немцев в лоб, одной линией! Воображают себя рыцарями Камелота, мальчишки...
Сафонов схватил микрофон и сунул Мире.
– Передай приказ: пусть не рискуют зря! Верно, товарищ генерал?
У того было другое мнение.
– Отставить! Не дурнее нас. Пусть воюют.
Корректные фразы, перемешанные с треском помех, вдруг сменились воплями, руганью. Послышался грохот авиационных пулемётов. Кто-то не отпустил клавишу микрофона и начал стрелять.
Сафонов почувствовал, что Мира инстинктивно стиснула его руку.
Когда "Харрикейны" заходили на посадку, радиослушатели хором бросились на лётное поле.
– Пять... шесть...
– считал Сафонов.
– Все... или нет?
Через минуту от стоянки к ним бегом ринулся Хоу. "Чопорный и корректный" флай-саджент сорвал шлемофон, подбрасывал его вверх и что-то орал.
– Вот вам английская сдержанность!
– вздохнул генерал-майор.
– Что он вопит?
– Сбили "Мессершмитт" и "Юнкерса..." - дрожащим голосом произнесла Мира, затем шагнула навстречу лётчику.
– А наши? Our? Наши как? Все вернулись? Where is Smith?
– Суетится, сучка... Слышишь, Борь, англичане для неё - "наши"! Подумаешь, прибьют твоего Сми-и-ита. Импортных ещё до хрена, танцуй под любого за помаду.
На этот раз Кухаренко окончательно перегнул палку. Сафонов обернулся как ужаленный.
– Товарищ старший лейтенант, чтоб больше от тебя я этого не слышал. Нам с британцами воевать крылом к крылу! И Миру не трогай. Если она выбрала Смита, это её дело. Ещё раз кулаки распустишь, отправлю под арест. Понял?
– Ну, извини, Боря.
– А я не понял!
До нарушителя спокойствия начало доходить.
– Виноват... Так точно, товарищ капитан!
Наконец, показался Смит, с виду - целёхонький. Мира, не скрываясь, побежала к нему. Остановилась метрах в двух...
От созерцания этой слишком откровенной сцены Кузнецова оторвал возбуждённый голос радиста.
– Товарищ генерал-майор авиации! Радиограмма. "Юнкерс" в 49-м квадрате.
– Не уймутся, гады. Мало им...
– командующий снял фуражку и пригладил седой стриженый ёжик.
– Один - значит разведчик. Рамсботтом! Мира - скажи ему отправить пару на перехват. Борис! Вот отличный повод проверить себя на Харрикейнах. Бери ведомого и лети с британцами.
– Есть!
По пути к стоянкам капитана догнал Кухаренко. На широкой крестьянской физиономии лётчика отражалась борьба чувств. Здравый смысл подсказывал - сегодня лучше не отсвечивать после "подвигов" и нагоняев, но свербело... Обратился по всей форме:
– Товарищ капитан, разрешите с вами?
– Отставить. Сам полечу, с англичанами. Ведомым Адонкина возьму.
– Почему?
– Потому что Смит - наш товарищ.
– Товарищ? Англичанин Смит нам товарищ?!
– У него отец - простой рабочий. Погиб от немецкой бомбы год назад. Мать едва концы с концами сводит. А ты...
– Сафонов скривился и передразнил.
– "Империали-ист..." Только и норовишь, дубина стоеросовая, ему кулаком в морду заехать. Стрельнешь ещё в хвост.
– Я ж не знал... Борис Феоктистыч... Товарищ капитан! Обещаю слетать без самодурства в воздухе.
Не получилось. Кухаренко угодил в опалу, которая закончилась очень быстро, когда стряслась беда - не от немецких снарядов и бомб, а где её меньше всего ожидали.
Однажды пилот газанул на земле для проверки мотора, удерживая тормоза. Самолёт поднял хвост, воздушный винт ударил о лёд и разлетелся на мелкие щепки. Сафонов велел техникам садиться верхом у киля для противовеса, и буквально на следующий день один из британцев взлетел с седоком позади кабины...
"Харрикейн" ушёл свечой вверх, через секунду рухнул на хвост от потери скорости. Лётчика собирали в госпитале по кускам, техника спасти не удалось.
От трибунала Сафонова спасло лишь то, что он ещё формально не вступил в должность комполка, за самолёты и экипажи отвечал винд-коммандер. Арестовывать главу миссии союзников никому и в голову не пришло.
Притихший Кухаренко на фоне этого происшествия смотрелся безобидным шалуном. Его допустили до полётов.
В воздух поднимались каждый погожий день. "Вэг" Хоу, однажды выбравшись из истребителя, гордо поднял три пальца - он в Арктике завалил третьего "гунна". Уже не носился по аэродрому как шальной. Просто - работа.