Вакцина памяти
Шрифт:
– Что это за полудурок? – спросил себе под нос Белкин, глядя на жесты и поведение мужчины.
– Да успокойся. Двадцать минут, и все, пойдешь домой. Вот твоя шаверма в лаваше, как ты просил, – приструнил мужчину мощный Гавриков.
– Аванс где? – в тон ему ответил долговязый.
– Ольга, что за проблемы, что за тип? – поинтересовался Белкин.
– Товарищ майор, у нас заседание по Смутному времени. Семен Семеныч из двойников, который Грозного играет, заболел, вот в милиции знакомые нашли, типаж соответствует. Заседание-то не перенести.
– Оль, да это ненормальный какой-то.
– Сойдет, ему
– Ну, если так, то и этот полудурок сойдет, – одобрительно закивал Белкин. – Гавриков, ты, если что, не церемонься.
– Так точно, – Гавриков вдохнул побольше воздуха и стал еще шире и атлетичнее.
Ленин, в отличие от Грозного уже привыкший к судебным заседаниям, весьма учтиво поприветствовал охрану, в сопровождении офицеров прошел в знакомый кабинет и занял свое место в зале.
– За суфлеров прокатите, если не справлюсь, – подмигнул Ильич офицерам.
Через пару минут появился царь, потом Керенский, Витте, Корнилов, Дыбенко, какие-то люди в строгих стародавних мундирах. Царь весело помахал Ленину рукой.
– Коля, последнее заседание, и будет тебе импичмент! – по-дружески сказал Ленину царь.
Владимир Иванович Калинин на этом празднике жизни оказался случайно. Он всю жизнь отработал на Кировском заводе, в литейно-механическом цехе, пока однажды местный гуманитарий из заводской библиотеки не обнаружил, что Владимир Иванович очень схож с Николаем Вторым. С тех пор началась императорская карьера Калинина, и его охотно приглашали в суд за умеренный гонорар (ибо для обывателя он был ничем не примечательным бородатым мужиком).
– Владимир Иванович, мы еще покартавим, – отозвался Ленин, истерично рассмеявшись. Видимо, Ильич готовился дать свой последний, действительно решительный, бой.
– Встать, суд идет! – прозвучал голос секретаря судебного заседания. Публика почтительно встала. Между рядами прошла молодая дама в мантии, однако даже сквозь мантию Панько с Белкиным что-то умудрились рассмотреть и одобрительно переглянулись, проводив мантию взглядами.
«Ну что, Ильич, погнали», – сказал Белкин про себя. В принципе, ему было все равно, осудят ли Ленина, оправдают, наклеят все грехи, – судьба Ульянова его мало интересовала. У Панько были двойственные чувства: если Ленина признают виновным, то тело наконец-то вынесут из мавзолея и ликвидируется публичная гробница фараона. Но будучи пролетарского происхождения, Панько всем своим естеством было на стороне вождя угнетенных масс.
– Исторический верховный суд начинает свое заседание в отношении Владимира Ильича Ульянова-Ленина, уроженца Симбирской губернии, русского, 1870 года рождения. Ленину вменяется сотрудничество с иностранными державами во время империалистической войны, развал фронта, призывы к свержению государственной власти, экстремизм, – судья, чудесная женщина, четким голосом перечисляла грехи. Присутствующие не очень-то вслушивались, все было давно известно. Все ждали, что скажет Ленин. Ильич в это время вожделенно смотрел на бутылку воды, услужливо стоявшую на столе, и ждал, когда судья закончит, а он, не нарушая этикета, утолит жажду.
– …кроме того, создание экстремисткой партии РСДРП большевиков, впоследствии ВКП(б), в дальнейшем КПСС, в дальнейшем… – судья осеклась и закончила речь.
«Пшшш», – легко отозвалась в тишине открываемая бутылка минералки.
– Владимир Ленин, что можете сказать, добавить или опровергнуть?
– Да все было не так, совершенно не так, – бойко начал Ильич (видимо, минералка оказала свое целебное действие). – Во-первых, вы мне приписываете небывалые заслуги. Революция 1905 года, вооруженное восстание в Москве – это пролог революции 1917 года, которую я, с ваших слов, кхе-кхе, замутил. Так вот, в 1905 году я был за границей, в Швейцарии, и рабочие, русские, украинские, белорусские и все остальные рабочие, отлично справлялись без меня.
– Вы направляли их деятельность из-за границы, – заявил обвинитель из ЦИК.
– Помилуйте, голубчик, вы, может быть, не знаете, но в 1905 году не было интернета, только телеграмм-канал, – шутливо заметил Ленин. – О ходе событий мы узнавали в лучшем случае через день-два.
– Это ничего не меняет, вы писали наставления и призывали к сопротивлению.
– Возражаю, не к сопротивлению, а к справедливости.
– По-вашему, справедливость заключается в насилии? – не унимался гособвинитель.
Ленин стушевался: сейчас достанут листовки, процитируют что-нибудь из собрания сочинений, а там действительно призывы к вооруженной борьбе. Царь повернулся к Ленину и скорчил гримасу.
– Абсолютно верно, Ульянов провоцировал несчастных, малограмотных рабочих, которые ничего не понимали и по наивности своей поддались на уговоры бунтарей, не щадя живота своего. А сам отсиделся в иммиграции, представив себя жертвой самодержавия. Подлец, – заключил царь.
– Ишь ты, какой умный, – не дожидаясь, пока дадут слово, Ленин вскочил с места. – А сам-то где был девятого января 1905 года, когда в воскресный день палили в толпу, которая, кстати сказать, шла безоружной?
– Меня не было в Петербурге, – истошно заорал царь, – не было, слышишь, мать твою, не было!
«Переигрывает, – подумал Белкин, – может, тоже с опохмела, хотя вроде непохоже, царь не употребляет».
– Ладно, не было. Кто стрелял, солдаты, казаки, полиция, жандармы – кто? – спросил Ленин уже тихим голосом.
Судья молча рассматривала публику: ну хоть один бы что-то возразил Ленину.
– Уважаемый суд, его величества и впрямь не было в Петербурге, – начал говорить свидетель Витте, – и вероятнее всего, что события Кровавого воскресенья развивались вопреки его воле.
«Так и запишем», – про себя отметил секретарь судебного заседания.
– Я не я, значит, и воля не моя, – язвительно произнес Ильич. – Что ж, пусть так. Только почему не наказали Щербачева Дмитрия Григорьевича, командовавшего особым отрядом гвардейцев, что устроили расстрел? Потом этот Гадон, как его? – вопросил Ленин.
– Что? В суде выбирайте слова! – возмутилась судья.
– Он, знаете ли, и не такое еще может загнуть, – заметил кто-то из свидетелей.
– Эй, знатоки, историю учить надо, – выкрикнул с места, словно мальчишка, Ленин. – Гадон Владимир Сергеевич. Хотя, может, вы и правы, гражданин судья. Гадон, тот, что командовал Преображенским лейб-гвардии полком во время расстрела, и многие, многие другие – назовите мне хоть одного, кого бы царь публично наказал за Кровавое воскресенье, ну хотя бы высек. А?