Вакцина памяти
Шрифт:
Машинистка бойко стучала по клавиатуре. Говорил Дубов не спеша, процеживая каждый оборот, – адресат доклада ментально обитал выше атмосферы, и с этим приходилось считаться, подбирая слова. Итак, операция «Летопись».
«По подтвержденным данным, полученным от представителей бизнес-кругов и по дипломатическим каналам, нам стало известно…
…если те сумеют доказать, что Древнерусское государство явилось результатом созидательного труда и воли славян…
…речь идет о государственных интересах. Главное управление исторических исследований предлагает
Начальник Главного управления исторических исследований генерал Дубов С. И.»
– Степан Илларионович, вы уж меня простите, но, по-моему, это какая-то ересь, – позволила себе заметить секретарь-референт.
– Маргарита Львовна, вы не помните количество ноликов в ведомости своей заработной платы? Кажется, – ехидно улыбнулся Дубов, – их около пяти?
– В смысле, пилите, Шура, пилите, они золотые? – улыбнулась женщина, мысленно сравнивая циферки, что были на кафедре и в стенах Главного управления.
– Приятно иметь дело с понимающими людьми, – заключил Дубов.
Белкин сидел в своем кабинете один. Мелочевкой, как ему казалось, он не занимался, благо было кому спихнуть «геморрой» и «бесперспективняк». Его, товарища майора, волновали крупные фигуры, положение которых колебалось вместе с генеральной линией и международной обстановкой. В данный момент Василий Осипович расходовал серое вещество, чтобы отмазать Петра Алексеевича. Да, именно отмазать. Ему так и поставили задачу. Хотя еще пять лет назад казалось, что это фигура абсолютно непотопляемая. Петр Алексеевич благополучно простудится на похоронах очередных разоблачителей, протянет за счет связей и авторитета. Но, увы, всему рано или поздно приходит конец. Теперь и сам Великий угодил под раздачу. Его стало много в общественном пространстве, чересчур много, теперь это медийное обилие обернулось против него самого. Влетел Петруша сразу по нескольким пунктам, и вчерашние обожатели поспешили от него откреститься.
Петр Алексеевич шел по модной ныне статье об оскорблении чувств и препятствии религиозной деятельности, традиционной для русского человека. Замес более чем серьезный. Петр Первый отменил патриаршество в 1700 году, едва придя к власти. После смерти Андриана запретил выбирать нового патриарха, а позднее и вовсе учредил Монастырский приказ, потом Синод и поставил во главе светского обер-прокурора. Для набожных русских людей и монахов это было настолько шокирующим поступком, что царя прозвали антихристом. Впрочем, выходки самого царя по отношению к церкви и священнослужителям подробно описаны в романе Толстого А. Н. «Петр Первый», написанном исключительно по «достоверным» историческим свидетельствам. Всешутейший собор, учрежденный Петром на потеху публике, был полной пародией на всю церковную жизнь. Закон о бритье бороды вообще для православного человека был как серпом по собственно бороде.
На этом проделки оскорбителя не заканчивались. При Петре запросто могли переплавить церковный колокол на пушки, забрать монастырские активы в виде земель для нужд государства. Но и это еще не все. Петр путался с иностранцами. Его манифест о вызове иностранцев в Россию и гарантий им свободны вероисповедания позволил иностранным агентам, преимущественно из стран Западной Европы, жить и работать в Российской империи, что, по мнению разоблачителей, нанесло непоправимый ущерб русской науке, экономике и промышленности.
Далее Петру передавали привет из Сибири и Урала. С чего вдруг? А за преследование старообрядцев и возбуждение ненависти по религиозному признаку. Насильственное принуждение старообрядцев к крещению быстро отыскалось в источниках. Теперь общественность требовала осудить публично, наказать прилюдно, ну и, разумеется, снести все эти памятники. Подобные призывы нашли поддержку в ЦИКе, сотрудники которого уже искали нужные свидетельства в летописях и архивах. Межведомственная битва разворачивалась на глазах. Белкин чувствовал, что Главное управление исторических исследований потерпит поражение от разветвленного Центрального исторического комитета и пойдет Петр Первый и за оскорбление чувств верующих, и за возбуждение ненависти, и за пропаганду европейских ценностей и прочие грехи.
Скорее всего, будет заключение, можно вытянуть «условку», но это если повезет, ведь улик достаточно. При высылке дорогие памятники царю-императору продадут любому иностранному государству, пожелавшему их купить. Ссылка подразумевала отправку памятников в Парк ненужной старины где-то в районе Красноярска. Туда, на свалку истории и потеху туристам, высылали памятники вчерашним героям со всей страны.
«Нет, это перебор». Белкин, вскормленный на трудах Карамзина, Костомарова, Пушкина, искренне почитал Петра Великого и хотел как минимум условно-досрочного освобождения. По УДО памятник спустя пять-семь лет возвращали на прежнее место или в пределы столиц.
Панько с Белкиным курили не переставая, хотя курить в их возрасте было уже вредно. Белкин ругался матом, выгораживая Петра, как он выражался, Великого, уверяя Панько в исторической необходимости всех деяний. Панько кивал головой в ответ. Но его согласия для суда было маловато, тем более что в ЦИКе работали пролетарии, выращенные на трудах славянофилов, Петр у них был в лучшем случае неудачливым экспериментатором, который хотел толкнуть страну на западный путь развития, а в итоге случился апофеоз крепостного права и угнетения крестьянских масс, слегка прикрытый европейским Петербургом. Это при хорошем раскладе.
С Петром вообще, если копнуть поглубже, обнаруживалась полная каша: вроде и русский царь, но именно вытравлением исконного русского, борьбой с традициями и обычаями он запомнился современникам. Это уже значительно позже, со второй половины восемнадцатого века, а далее в девятнадцатом из Петра стали ковать лидера нации, преобразователя, хотя он таковым и являлся. Публицисты, историки, приверженцы западноевропейской традиции создавали «петровский» авторитет. По-другому быть не могло, именно с Петра династия Романовых заявила о себе как о полноценных, полновластных правителях России. Разумеется, при таком раскладе члены императорской фамилии, потомки Петра, никак не могли назвать своего предка отступником, ренегатом, кощунником или еще каким-нибудь обидным словом.
Белкин все это прекрасно знал и понимал, тем более что после революции 1917 года Петру уже досталось, и памятники царю во многих городах были ликвидированы и пылились по музейным сараям. Однако приспичило, и сильный царь вновь пригодился в тридцатые – в годы индустриализации. Хотя то было при диктатуре Сталина. Сейчас положение Петра оказалось шатким, но плюрализм мнений позволял маневрировать. По своему опыту Белкин знал, что нерешаемых вопросов в принципе не бывает, требуется хорошенько напрячь извилины, и найдется весомый аргумент «за» или «против». Товарищ майор стал всматриваться в сегодняшний контекст, тот самый контекст, который, по сложившейся традиции, позволял реабилитировать кого надо. Контекст – он такой, контекст умеет колебаться вместе с генеральной линией.