Вакханки
Шрифт:
Но вот мне кажется - судя по стуку сандалий внутри дома, - что он собирается тотчас появиться перед дворцом. Что-то скажет он, после всего, что случилось! Но как бы он ни горячился, мне не трудно будет противостоять ему; мудрому человеку приличествует соблюдать [640] разумное хладнокровие.
ТРЕТЬЯ СЦЕНА
Из дворца быстро выходит Пенфей в сопровождении начальника стражи; остальная стража следует за ними. Он занят оживленной беседой с начальником, которого он, по-видимому, намерен послать вслед за бежавшим Дионисом;
последнего он замечает не сразу.
Пенфей
Вообрази, что за странное приключение! Бежал тот чужестранец, который
Дионис
Остановись и замени свой гнев спокойствием духа.
Пенфей
Как освободился ты от оков? Как проник ты наружу?
Дионис
Ведь я говорил тебе - или ты не расслышал?
– что кто-то освободит меня.
Пенфей
(судорожно сжимая голову руками, с признаками сильнейшей боли)
Кто такой? Ты все говоришь одну странность за другой! [650]
Дионис
Тот, кто даровал смертным плодоносную виноградную лозу.
Пенфей
Дионис
Упрек в бешенстве почетен для Диониса.
Пенфей
(поборов свое волнение, обращается к начальнику стражи)
Заприте все ворота стены, окружающей кремль. (Начальник с частью стражи удаляется; Пенфей вздыхает свободнее.)
Дионис
Что же ты думаешь? Разве боги не сумеют перешагнуть через стену?
Пенфей
(насмешливо)
О да, ты мудр, мудр - а все-таки, где мудрость была уместна, там ты ею не воспользовался.
Дионис
Напротив; именно там я умею ею пользоваться, где она всего уместнее.
Начальник стражи возвращается; с ним вместе приходит пастух, который, проходя мимо Диониса, робко косится на него, а затем отвешивает Пенфею,
который его не замечает, низкий поклон.
Но обратись сначала к этому человеку и выслушай его весть; он пришел с гор рассказать тебе кое о чем. (Замечая, что Пенфей хочет дать страже знак обступить его, с насмешкой.) А я останусь в твоем распоряжении и не убегу.
ЧЕТВЕРТАЯ СЦЕНА
Пенфей окидывает пастуха гневным взглядом; тот после вторичного поклона
начинает свою, видимо заученную, речь.
Пастух
Пенфей, владыка нашей фиванской земли! Я прихожу с высот [660] Киферона, которых никогда не покидает сверкающий покров белого снега...
Пенфей
(нетерпеливым жестом обрывая его)
А что за важная весть заставила тебя прийти?
Пастух
(торопливо)
Вакханок могучих видел я, государь, легкой ногой бежавших из нашей земли, и пришел возвестить тебе и гражданам об их неслыханных и более чем удивительных делах... (Пенфей болезненно прижимает руки к сердцу; пастух в смущении прерывает начатую речь и обиженным тоном спрашивает.)
Но я хотел бы узнать, должен ли я откровенно сказать тебе, как там все обстоит, или же мне умерить свою речь; боюсь я быстроты твоих решений, государь, боюсь твоего вспыльчивого и слишком [670] повелительного нрава.
Пенфей
(быстро и необдуманно)
Говори! что бы ты ни сказал, я обеспечиваю тебе безнаказанность; (спохватываясь) за правду ведь не должно гневаться. (Замечая насмешливое выражение лица Диониса, который не спускал с него глаз.) А чем неслыханнее будет то, что ты расскажешь мне про вакханок, тем строже накажем мы его, который научил женщин этим делам.
Пастух
Стал я, не торопясь, гнать в гору на пастбище своих коров - к тому времени, когда солнце начинает согревать землю своими лучами, - вдруг я увидел три сборища женщин; одному повелевала Автоноя, [680] другому - твоя мать Агава, а впереди третьего находилась Ино. Все они были погружены в глубокий сон; одни покоились на еловых ветвях, другие - на листьях дуба, положив голову на землю, как кому было удобнее, скромно и прилично, а не так, как ты говоришь - что они, одурманенные вином и звуками флейты, уединяются в леса, ища любовных наслаждений.
Пенфей гневным движением приказывает пастуху перейти к делу.
И вот твоя мать услышала мычание рогатых коров и, став среди вакханок, крикнула им, чтобы они стряхнули сон со своих [690] членов. Они, освободив веки от сладкого сна, поднялись на ноги, представляя чудное зрелище своей красивой благопристойностью, - все, и молодые и старые, но особенно девы. И прежде всего они распустили себе волосы на плечи, прикрепили небриды, если у кого успели развязаться узлы, и опоясали эти пятнистые шкуры змеями, лизавшими себе щеку. Другие тем временем, - у кого после недавних родов болела грудь от прилива молока, а ребенок был оставлен дома, - брали в руки сернят или диких волчат и кормили их белым молоком. После этого они увенчались зеленью плюща, дуба или цветущего тиса. [700] И вот одна, взяв тирс, ударила им о скалу - из скалы тотчас брызнула мягкая струя воды; другая бросила тирс на землю - ей бог послал ключ вина; кому была охота напиться белого напитка, тем стоило концами пальцев разгрести землю, чтобы найти потоки молока; а с плющовых листьев тирсов сочился сладкий мед. Одним [710] словом, будь ты там - ты при виде этого обратился бы с молитвой к богу, которого ты ныне хулишь.
Новое нетерпеливое движение со стороны Пенфея.
Тогда мы, пастухи быков и овчары, собрались, чтобы побеседовать и потолковать друг с другом; и вот один из наших - он любил шляться по городу и говорил красно - сказал нам, обращаясь ко всем (передразнивая насмешливый тон оратора): "Эй вы, сыны святых вершин! Хотите изловить Пенфееву мать, Агаву, увести ее из толпы вакханок и заслужить царскую благодарность?" Мы решили, что он говорит [720] дело, и расположились засадой в листве кустарников так, чтобы оставаться скрытыми.
В положенный час они начали потрясать тирсами в вакхической пляске, призывая в один голос "Иакха"-Бромия, Зевсова сына. И вся гора стала двигаться в вакхическом ликовании, все звери; не было предмета, который бы не закружился в беге. Вот Агава близко пронеслась мимо меня; я выскочил, чтобы схватить ее, оставляя кустарник, в котором скрывался; тогда она вскрикнула: "Скорее, мои быстрые [730] гончие! Эти мужчины хотят нас поймать; за мною! схватите тирсы, да за мною!"
Мы бегством спаслись; а то вакханки разорвали бы нас. Они же, безоружные, бросились на скот, жевавший траву. И вот одна стала производить ручную расправу над вымистой коровой, мычавшей под ее руками; другие рвали на части и разносили телок; вот взлетело на воздух ребро, вот упало на землю раздвоенное копыто; а само животное висело на ели, обливаясь и истекая кровью. Свирепые быки, бравшие [740] раньше на рога всякого, кто их дразнил, теперь валились на землю под тысячами девичьих рук, и покровы их мяса разносились быстрее, чем ты мог бы сомкнуть свои царские очи... (Пенфей с отвращением поднимает руку, протестуя против зловещего предзнаменования последних слов; пастух, заметив свою неловкость, испуганно опускает голову; после краткой паузы он продолжает.)