Валдаевы
Шрифт:
— Согласен? — спросил наконец Захар.
— Постараюсь. Только чтоб убийства не было.
— Да что ты, парень. Говорю, бока намнут ему, как будто для сугрева только. То есть попугают малость. Пусть топает он из Алова. А теперь пойдем-ка обмоем наш уговор.
Сергей отыскал начальника продотряда в амбаре у своего дяди Фадея Валдаева. Дядя выглядел хмуро:
— Товарищ Рубль, побойся бога: мне пшена на семена в два раза больше надобно, — говорил он, не зная, куда девать свои руки, — то прятал их в карман кафтана, то за спину.
Начальник продотряда — чернявый молодой человек в красноармейской форме — подозрительно взглянул на вошедшего в амбар Сергея, и тот, чтобы развеять недоверчивый взгляд, улыбнулся и кивнул на мешок с пшеном.
— Зачем пшено на семена? Пшеном ведь не сеют.
Дядя Фадей поправил шапку на голове и махнул рукой:
— Ладно, берите половину городским детишкам на кашу.
— Молодец, папаша, — похвалил его Рубль. — Правильно рассудил.
— Товарищ Рубль, — краснея, сказал Сергей, — мне бы с тобой в сторонке поговорить.
Вышли из амбара и отошли шагов двадцать.
— Ну? — Рубль с любопытством взглянул на Сергея. — Какое у тебя дело?
— Знаю, где кулацкий хлеб зарыт. Видел, как осенью в яму таскали.
— Место укажешь?
— Да. Нынче же. Но только одному тебе. В полночь.
— Понимаю, — кивнул Рубль. — Я-то уеду, а тебе тут жить. Так и договорились — сходим в полночь. Мы у Шитовых живем. Знаешь таких? Я жду тебя, товарищ… э…
— Сергей Валдаев.
— Молодец ты, Сергей. Рабочих хлебом поддержать надо. Иначе задушат беляки революцию.
Вечером к Нужаевым зашел Молчун и, поеживаясь, сказал Платону:
— Снова замело на дворе.
— Знаю, сам только-только домой пришел.
— Ну молчу, молчу.
— Да ведь ты не молчать пришел. Дело говори.
— До чего ж ты догадливый, дядя Платон. Пришел тебе одному рассказать, потому как подкулачником никогда не был и сроду не буду им… В прошлую субботу, иначе говоря, когда скончался…
— Помер.
— Ну молчу, молчу.
— Рассказывай.
— Ну, значит, помер поп Иван, я у своего дружка в гостях был. В баньке с ним попарился, первача выпили и засиделись. В полночь выхожу от него и вижу через метель: в школьном дворе какие-то тени. Каждая, гляжу, с ружьем в руках.
— Должно быть, привиделось спьяну.
— Ну молчу, молчу, да вот какая оказия: тени были на крыльце, что ведет к учителке Евгении Ивановне. А я еще днем видал — на двери у нее замок висит. Подумал, что она в столь скорбный день у своей матери. Где же ей еще быть? Как только тени со двора скрылись, я снова к той самой двери, а на ней — тот же самый замок. Вот чудо, а?
— Никому больше ни слова. Слышишь?
— Ну молчу, молчу.
Платон мигом оделся и кинулся к Талановой. Передал разговор с Молчуном. Было ясно, что кулаки что-то затевают. Надо помешать им. Договорились поступить так. Сегодня же Евграф Чувырин передаст по цепочке коммунистам, чтобы не позднее полночи все выехали на заготовку дров в зимнице. Сам Платон поедет в Зарецкое — дать знать о заговоре. А Елена Павловна вызвалась остаться в селе: ведь ее, женщину, вряд ли тронут…
А утром облетела село черная весть: в Кержаевском овраге мальчишки нашли двоих застреленных — начальника продотряда со странной фамилией Рубль и Сергея Валдаева, сына Гурьяна.
Весь овраг от края до края запестрел от разноцветной одежды сбежавшихся мужиков и баб.
Пришла Елена Павловна, оглядела толпившийся над кручей народ и заговорила, высвобождая из заячьей муфты то одну, то другую руку:
— Товарищи, не надо паники! Убийцы будут найдены, их осудят и накажут по всей строгости революционных законов. Убитых отнесите по домам.
Она спустилась на дно оврага.
Погибшие лежали навзничь — открытые рты и глазные впадины забиты снегом; застывшая, скрюченная рука начальника продотряда, поднятая вверх, как бы взывала к мщению.
Таланова шепнула одному из продотрядовцев:
— Нынче по селу не расходитесь, вместе держитесь. Завтра подмога придет.
Продотрядовцы подняли носилки с телами убитых. Зарыдав, за ними пошла Лара Алякина. Дома она, не раздеваясь, грохнулась на коник и затряслась в безутешном плаче. Полудурок Нил Отелин, проходя мимо алякинского крыльца, запел:
Атец дочку не поверил, Што на свете есть любовт.Рассерженный Захар вылетел из избы, взял певца за лацканы ватного пиджака и, тряся парня, рявкнул, стреляя брызгами злобной слюны:
— Я тебе покажу-у!
Нил насилу вырвался и побежал вдоль улицы.
— Го-товь-те веш-ки-иии! — донеслись условные слова до ушей Захара.
Белый ветер, который аловцы называют мучным, по-волчьи воя, пронесся под Поиндерь-гору.
Грянул колокольный звон.
Хлопнул на церковной площади выстрел, и будто стараясь перекричать набатный трезвон, послышался вопль:
— Елену-у Палн-у уби-или-иии!
Визжал, скулил, скрипел и рыдал сухой мерзлый снег под легкими санями, в которых ехали Гурьян Валдаев и Аксинья с опухшими от слез щеками — им уже было известно о гибели сына. За ними на двадцати подводах ехал отряд вооруженных рабочих Алатырского депо под руководством Семена Нужаева.
Крутила поземка, плясали снежные вихри. Заиндевелые вешки по сторонам дороги свистели, как разбойники.
Когда въехали в Алово, в селе было тихо — ни одного выстрела по отряду. Банда Люстрицкого либо ушла, либо притаилась. Семен приказал оцепить школу.
…Из подпола на окрик: «Сопротивление бесполезно!» — подобно черному таракану вылез Александр Иванович Люстрицкий, покосился на Евгению Ивановну и буркнул:
— Выдала, сестричка-комиссарша. Спасибо за предательство.
Увели Люстрицкого.