Валдаевы
Шрифт:
Вениамин ответил, что родился в Алове, но уже много лет живет на стороне. Понимал, что попался какой-то либо правоэсеровской, либо монархистской банде.
— Значит, всем аловским Валдаевым родня. Так-так. Ну, а звать тебя как? Кто отец?
— Вениамином меня… Из Нужаевых.
— Слыхали, слыхали. Председателем сельсовета в Алове. Большевик.
— Я за него не в ответе.
— Так ведь это из его приемышей! — громко сказал тот самый конвоир, лицо которого показалось Вениамину знакомым. — Венькой звать — это точно. Платон-то прогнал его со двора. Он, — кивнул конвоир на Вениамина, — евошнюю дочку обрюхатил.
Наконец
— Здорово, парень, — Нестор кивнул Вениамину. — Долго тебя не видать было. Ты откуда сюда?..
— Из Пензы. Я там стрелочником служил, — соврал Вениамин, подозревая, что никто из этих людей не знает о его коротком пребывании в ардатовском учека.
— А куда шел? — спросил лысый.
— Работу ищу.
— Большевик?
— Не… Я из Алова, — прикинулся Вениамин.
— Я спрашиваю: ты — большевик?
— Нет.
— Ляксандр Иваныч, бают, он графских кровей, — сказал Евсей Мазылев.
— Гм… Что-то припоминаю. — Лысый потер ладонью лоб. — Значит, не большевик. А ведь многие из Валдаевых — коммунисты. Этот Гурьян — чекист, а нынче и Семен, Платона Нужаева сын, к этому самому Гурьяну пожаловал, тоже в чека работает.
— Я за них не в ответе.
— Верю, что не врешь. Давай знакомиться: Люстрицкий Александр Иванович. Слышал что-нибудь о таком?
— Слышал…
У Вениамина отлегло на душе. О его работе в чека никто не знает… На этот раз повезло.
Люстрицкий заговорил с ним о политике, но Вениамин прикинулся простачком: мол, ему все равно, кто красный, кто черный, кто белый, — он хочет быть сам по себе.
Оказалось, отряд Люстрицкого был создан неделю тому назад, после того как на сходке в Алове объявили призыв в Красную Армию. Те из молодых аловцев, которым не по нутру пришлась Советская власть, дезертировали — ушли в леса. Из них-то и состоял отряд Люстрицкого. Входило в него также пятеро из мордовского села Баево. Всего в отряде — двенадцать штыков. Ушли далеко от Алова и теперь кормятся возле женского монастыря — игуменья настроена против новой власти и всячески их поддерживает.
Оказавшись в отряде, Вениамин твердо решил удрать из него при первой возможности.
Многие аловские парни были призваны в Красную Армию.
Собрался на фронт и Андрей Нужаев.
Перед отъездом из Алова решил навестить Ивана Шитова, своего деда по матери, — тот жил на пчельнике недалеко от села.
Шел знакомой с детства дорогой — через зеленый подлесок на Красивой горе, мимо Лодомова озера, где мальчишкой пас скот после первого снега. Как-то в детстве на этом озере он провалился под весенний, ломкий лед. Еле-еле выбрался на берег, прибежал домой промерзший и мокрый до нитки. Потом долго трепала его лихорадка — все плыло перед глазами, чудились голоса, которые звали его на улицу, и он часто подбегал к окну, хотя домашние говорили:
— Не откликайся лихоманке: не отстанет.
А вот и пригорок, под которым начинается озеро Бороново, в которое пахари в старину погружали размачивать рассохшиеся деревянные бороны. Однажды в детстве, когда нес дедушке ужин, дошел до этого пригорка
— Ты чего там стоишь? Подь сюда.
— Перекрестись! — не своим голосом закричал Андрюшка оборотню.
Тот перекрестился. Андрюшка подошел.
— Дед, чего у тебя на голове было?
— Роевня.
— Для чего?
— От комаров.
— А я подумал, ты — черт.
И вспомнив об этом, Андрей улыбнулся и остановился на берегу. Дружно хохотали лягушки. Тут и там белели кувшинки, словно дремали в голубом дыму. От них исходил махорочный запах, как от курильщиков. Этот запах почему-то напомнил деда Урвана Якшамкина. Когда-то они вместе пасли коров. Бывало, проснешься в три утра, — еще темно, — а пока идешь по селу за стадом, досыпаешь на ходу. Наткнешься на первый попавшийся куст в лесу, и тот окатит тебя с головы до ног холодной росой — и сон точно рукой снимает… Стыдно было ходить с пастушескими поборами от избы к избе на троицу и петров день. Как-то сказал Урвану:
— Не стучись к Зориным, мы перед ними виноваты.
Накануне, отмахиваясь от слепней, зоринская корова обмотала вокруг дубка свой хвост и оторвала его почти под корень.
— Это не резон! — басовито ответил Урван. — Эй, кто дома есть? Хозяйка, пастушное нам спроворь.
Стыдно было глядеть в глаза Галине Зориной, которая вместе с матерью вынесла им каравай и несколько яиц…
А вон и дедова пасека.
Андрей ускорил шаги.
Призывная комиссия в Алатыре признала Серея Валдаева негодным к военной службе, и прощаясь с ним, Андрей сказал:
— Жалко… Вместе служили бы. Домой приедешь — Гале Зориной привет передай. Скажи, что мы тут еще два месяца пробудем.
Жили новобранцы в Красных казармах. Учились военному делу. Из окрестных сел к ним приходили родные с котомками, полными домашней снеди.
А перед отправкой на фронт к своему брату Герасиму приехала Галя Зорина. И не только к брату… На перроне, когда прощались, она подошла к Андрею.
— Путь тебе добрый.
Андрей хотел поцеловать ее, но постеснялся Герасима.
С конца перрона крикнули:
— По вагонам!
Затараторили колеса по рельсам. И глядя в распахнутую до отказа дверь товарного двухосного вагона, Герасим запел:
Трасвааль, Трасвааль, страна моя, Ты вся в огне горишь.Новобранцы подхватили:
Под деревом развесистым Чего ты, бур, сидишь?Проплывали мимо незнакомые деревни, укутанные в сады. Из садов тянуло яблочным духом, и Андрей вспомнил, что в детстве любил ночевать с отцом в шалаше, где лежали ароматные падалицы. Когда-то у них в избе жила Веронка, беженка. Она умела готовить из падалиц вкусное варенье — на свекольном сиропе. Веронка уехала в родные края два года тому. Добралась ли она до дома?..