Валис. Трилогия
Шрифт:
– Что понимает в этом десятилетний мальчишка? – пожал плечами Эммануил.
– Странно, – сказала Зина, – по возрасту я гожусь тебе в матери. И в то же время ты старше меня. Это парадокс; ты знал, что встретишься здесь с парадоксами. В моём царстве их хоть лопатой греби, о чем ты сейчас и думал. Ну как, Яхве, ты хотел бы вернуться? Вернуться в Пальмовый Сад? Он ирреален, и ты это знаешь. И он останется ирреальным, пока ты не нанесёшь своему Противнику решительного поражения. Этот мир исчез, теперь он лишь воспоминание.
– Ты – действительно Противник, – удивлённо сказал Эммануил. – Но ты – не Велиал.
– Велиал сидит в клетке вашингтонского зоопарка, – улыбнулась Зина. – В моём царстве. Как образчик внеземной жизни – жалкий и противный образчик. Некая тварь с Сириуса, вернее – с четвёртой планеты системы Сириуса. Люди стоят вокруг него и глазеют.
Эммануил рассмеялся.
– Ты думаешь, я шучу. А я отведу тебя в зоопарк, и ты сам увидишь.
– Я думаю, ты говоришь вполне серьёзно. – Он снова восхищённо рассмеялся. – Князь Зла в клетке зоопарка. И как там, для него поддерживается специальная температура, тяготение и атмосфера, завозится специальная пища? Экзотическая жизненная форма?
– Он от этого в полном бешенстве, – сказала Зина.
– Да уж не сомневаюсь. А скажи, Зина, что ты там для меня запланировала?
– Правду, Яхве. – Зина уже не улыбалась. – Прежде, чем мы вернёмся, я покажу тебе правду. Я не буду засовывать в клетку Господа нашего Бога. Ты можешь бродить по моей стране куда угодно; ты свободен здесь, Яхве, абсолютно свободен. Я даю тебе слово.
– Химеры, – сказал он. – Узы и козни зины. После некоторых затруднений Зина нашла место, куда втиснуть свою машину.
– О'кей, – сказала она, – давай погуляем и полюбуемся на сакуру в цвету. Ты знаешь, Яхве, они же моего цвета. Этот светло–розовый – мой отличительный признак. Если ты видишь его, значит, я где–то рядом.
– Мне знаком этот розовый, – сказал Эммануил. – Это цвет пятен, плывущих перед глазами после яркой вспышки белого света.
– Посмотри на людей, – сказала Зина, запирая машину.
Эммануил огляделся по сторонам. И никого не увидел, только деревья, густо усыпанные нежно–розовыми цветами. Масса припаркованных машин и – ни души.
– Значит, это обман, – сказал он.
– Ты для того здесь, Яхве, – сказала Зина, – чтобы я могла отложить твой великий и страшный день. Мне не хочется увидеть этот мир сожжённым. Я хочу, чтобы ты увидел то, чего ты не видишь. Нас здесь только двое, мы здесь одни. Мало–помалу я раскрою перед тобой свою страну, и когда я раскрою её окончательно, ты снимешь с мира своё проклятие. Я наблюдала за тобой многие годы. Я видела твою нелюбовь к роду человеческому, видела, что ты считаешь его никчемным. И я скажу тебе, он отнюдь не никчемен и достоин лучшей участи, чем смерть – выражаясь в твоей велеречивой манере. Мир прекрасен, и я прекрасна, и вишня в цвету тоже прекрасна. И даже робокассир в сберегательной конторе, даже он прекрасен. Вся власть Велиала – лишь призрачное помутнение, скрывающее реальный мир. Если ты обрушишься на этот мир, для чего ты, собственно, и явился на Землю, ты уничтожишь нежность, красоту и очарование. Ты помнишь раздавленного пса в придорожной канаве? Вспомни свои чувства к нему, вспомни, что ты узнал о нём. Вспомни эпитафию, сочинённую Элиасом на его смерть. Вспомни достоинство и благородство этого пса. И вспомни, что он был невиновен. Его смерть была вызвана жестокими, непреодолимыми силами. Неправильной и жестокой необходимостью. Этот пёс…
– Я знаю, – кивнул Эммануил.
– Да что там ты знаешь? Что с этим псом плохо обошлись? Что он был рождён, чтобы страдать от несправедливо причинённой боли? Это не Велиал убил этого пса, а ты, Яхве, Господь Воинств. Велиал не принёс смерть в этот мир, потому что смерть была в нём всегда; смерть свирепствует на нашей планете миллиард с лишним лет, и то, что стало с этим псом, это участь каждой твари, тобой сотворенной. Ты же плакал над ним, не правда ли?
Я думаю, в тот момент тебе что–то стало понятно, но теперь ты опять забыл. Выбирая, что бы напомнить тебе, я бы выбрала этого пса и то, как ты переживал его смерть. Я бы хотела, чтобы ты вспомнил, как этот пёс показал тебе Путь. Это путь сострадания, самый достойный изо всех, и я не думаю, что ты горишь неподдельным состраданием, правда, не думаю. Ты пришёл сюда сокрушить Велиала, твоего врага, а не чтобы освободить человечество; ты пришёл сюда воевать. Подходит ли тебе такое занятие? Большой вопрос. Где тот мир, который ты обещал человеку? Ты пришёл с мечом, и миллионы умрут; это будет умирающий пёс, повторённый миллионы раз. Ты плакал по этому псу, ты плакал по своей матери и даже по Велиалу, но я скажу тебе, если ты хочешь отереть всякую слезу с очей их, как сказано в Писании, уходи и оставь этот мир в покое, потому что всё его зло, то, что ты именуешь «Велиалом» и своим «Противником», есть лишь некая иллюзия. Здешние люди совсем не плохи, и весь этот мир совсем не плох. Не иди на него войной, а поднеси ему цветы.
Зина сломала усыпанную цветами ветку и протянула её Эммануилу, после секундного колебания он её принял.
– Ты очень убедительна, – сказал Эммануил.
– Такая у меня работа, – пожала плечами Зина. – Я говорю все эти вещи, потому что я их знаю. В тебе нет обмана, и во мне нет обмана, но если ты проклинаешь, то я играю. Кто из нас нашёл Путь? Две тысячи лет ты выжидал момента, чтобы прокрасться в твердыню Велиала и свергнуть его. Я предлагаю, чтобы ты нашёл себе другое занятие. Погуляй со мной, посмотри на цветы. Это как–то лучше. И этот мир будет процветать так же, как и всегда. Сейчас весна. Сейчас расцветают цветы, а со мною будут и пляски, и звон колокольчиков. Ты слышал колокольчики и знаешь, что их очарование превыше силы зла. В некоторых отношениях их очарование превыше даже твоей собственной силы, силы Яхве, Господа Воинств. Или ты не согласен?
– Магия, – сказал Эммануил. – Волшебство.
– Красота это волшебство, а война это суровая действительность. Что ты предпочитаешь? Суровость войны или опьянение тем, что ты видишь сейчас и здесь, в моём мире? Сейчас мы одни, но потом появятся люди; я наново населю своё царство. Но мне нужен этот момент, чтобы поговорить с тобою прямо и откровенно. Знаешь ли ты, кто я такая? Ты этого не знаешь, но со временем, шаг за шагом, я вновь возведу тебя, Творца, на твой престол, и тогда ты меня узнаешь. Ты строил догадки, но все они неверны. И ты будешь строить новые догадка, ты, знающий всё. Я не Божественная Премудрость, и я не Диана, я не Зина, и я не Афина Паллада. Я есть нечто иное. Я царица весны, но лишь в каком–то отдалённом смысле, потому что они, как тебе известно, суть всего лишь химеры.
Они шли по дорожке между прудов и деревьев.
– Мы с тобою друзья, – сказал Эммануил, – и я склонен к тебе прислушиваться.
– Тогда отложи свой великий и страшный день. Нет ничего хорошего в огненной смерти, это самая страшная смерть изо всех. Ты подобен солнечному жару, сжигающему посевы. Четыре года мы были вместе, ты и я. Я наблюдала, как возвращается к тебе память, и сожалела о её возвращении. Ты причинял страдания этой несчастной женщине, ставшей твоей матерью; от тебя тошнило твою собственную мать, которую, если верить твоим словам, ты любишь, которую ты оплакивал. Вместо того чтобы идти войной на зло, исцели умирающего в канаве пса и тем осуши свои собственные слёзы. Мне очень не нравились твои слёзы. Ты плакал потому, что наново обретал свою природу и начинал её понимать. Ты плакал потому, что осознавал, кто ты такой. Эммануил молчал.
– От здешнего воздуха прямо голова кружится, – сказала Зина.
– Да, – кивнул Эммануил.
– Я начну возвращать людей, – сказала она. – Одного за другим, и все они будут проходить мимо нас. Смотри на них, а когда увидишь кого–нибудь, кого тебе захочется убить, скажи мне, и я его снова устраню. Но ты должен смотреть на человека, которого ты бы убил – ты должен видеть в нём раздавленного, умирающего пса. Только тогда ты получишь право его убить; только оплакав, получишь ты право уничтожить. Тебе это понятно?