Валькирия рейха
Шрифт:
– А что передают-то, Клава? – спросил вдруг войдя в палату доктор, – с процесса, что ли, репортаж. Там говорят, какая-то женщина приехала к их главному маршалу, дочка его что ли?
– Да, видать, с процесса, – пожала плечами сестра. – Я слушаю что ли? Сначала сказали, правда. Какая-то Хелене Райч посетила Геринга. А уж дочка, не дочка, кто ж докладывает?
– Хелене Райч? – немец резко поднялся, смертельно побледнев. – Где она? Где Хелене?
– Да что с ним? – забеспокоилась медсестра.
– Что ты стоишь? – прикрикнула на нее старшая и поспешила к раненому, – ложись, милый, ложись, хуже станет. Да, успокойся ты, – уговаривая, она пыталась снова уложить его в постель, но он не подчинялся – Вот черт какой! Да что случилось?!
– Хелене Райч… – он весь превратился в слух. Внимательно посмотрев на него, старшая приказала молоденькой сестре: – Включи погромче. Он хочет, наверное, услышать, что там говорят.
– Да там по-русски говорят!
– Да включи ты!
– «Сегодня утром в своей камере скончался бывший рейхсмаршал авиации Герман Геринг. Он покончил с собой. Это произошло сразу же после того, как по провокационной халатности американской администрации подсудимого посетила бывшая летчица Хелене Райч, которую и подозревают в преступлении…» Немец опустился на кровать. Закрыл глаза, на лбу его выступила испарина.
– Хелене – прошептал он. – Meine Frau.
– Говорит, жена его, – пожал плечами врач.
– Кто? Эта фрау, которая посетила Геринга?
– Не знаю. Похоже, что да.
– Зи ист… – врач с трудом подбирал слова. – Зи ист… ну, им Нюрнберг… процесс… Ну, ферштейн?
Немец поднял припухшие веки, посмотрел на доктора, спросил:
– Lebend?
– Лебенд, лебенд, – подтвердил радостно врач. – Спрашивает, жива ли. Жива, конечно. А то как бы она к Герингу пошла да еще отравила его? Летчица тоже, выходит… Смотри-ка, чудно как, – врач усмехнулся, – фрицы-фрицы, а тоже – любовь… Дайте ему успокоительного. Пусть поспит.
Доктор вышел. Клава подошла к летчику. Он снова лежал с закрытыми глазами. Но лицо его приобрело спокойное, усталое выражение. И вот удивительно, он улыбался.
– Совсем молодой еще, – с сочувствием сказала старшая, поднося стакан с водой и таблетку, – давай-ка, милый, выпей лекарство.
Не открывая глаз, немец послушно проглотил таблетку.
– А что его жена, там, в Нюрнберге? – неожиданно поинтересовалась Клава, – тоже среди обвиняемых?
– Не знаю, – ответила старшая. – Зачем нам думать об этом?
– Fraulein…
– Опять ему что-то надо.
– Клава, – с укоризной взглянула на нее старшая, – немец-то немец, а он – тоже человек.
– Да ладно вам, Марья Михайловна. Ну? – она подошла к раненому. – Чего не спишь-то? Болит что ли?
– Haben Sie eine Zeitung?
– Ну, вот, – Клава всплеснула руками, – затараторил, затараторил. Кто ж тут разберет, что тебе надо.
– Eine Zeitung, Fraulein, – протянув руку, немец указывал на газету, лежавшую на столике медсестры.
– «Правду», что ли? Зачем? – удивилась Клава и, пожав плечами, передала ему газету, – можно подумать, ты там поймешь чего, грамотный какой.
Приподнявшись на локте, немец пролистал газету перебинтованными пальцами. Каждое движение причиняло ему боль.
– Помоги же ему, – прикрикнула на Клаву Марья Михайловна, – чего стоишь как истукан! Покажи ему, что там напечатано, раз человек хочет. Что ты как неживая. Ты же сестра милосердия, вы с ним, поди, ровесники.
– А сколько он наших парней сгубил, вы забыли? Все «милый, милый», а какой он милый? Он фашист недобитый, его судить надо, как и его женку, – с обидой воскликнула Клава, в голосе ее послышались слезы.
– Но это уж не наше дело – судить, – отрезала старшая. – Кому положено – тот судить будет. А наше дело – лечить. Поняла?
– Чего тебе надо-то? – снова нехотя обратилась Клава к больному. Но он уже отбросил газету и внимательно смотрел на Клаву; он подыскивал слова, как ей объяснить…
– Nicht diese Zeitung, – сказал он, указывая на газету, которую только что пролистал, – Andere, mit Reitsch.
– Газету он просит, в которой про его фрау напечатано, не понимаешь что ли? – подошла Марья Михайловна. – Я неграмотная по сравнению с тобой и то уразумела. А ты с семилеткой-то… Только где эту газету взять?
– Я схожу, – с готовностью вызвалась Клава и, не обращая внимания на удивленный взгляд, которым проводила ее старшая, вышла из палаты.
– Сейчас, сейчас принесут, – успокаивала Марья Михайловна летчика, поправляя одеяло. – Лежи спокойно. Надо же, разволновался как.
Немец кивнул головой, как будто понял, и снова откинулся на подушки. Вскоре появилась Клава. Она несла целый ворох газет, советских и немецких, издаваемых оккупационными властями для местного населения. Увидев ее, немец оживился. Осторожно присев на край его постели, Клава пролистывала страницы газет так, чтобы он мог видеть, что там написано.