Вальс одиноких
Шрифт:
Попытки Иветты завести с Аней нейтральный разговор об учебе или друзьях тоже наталкивались на стену. Аня дала понять матери, что та ни в чем не компетентна: ни в математике, ни в современных реалиях. А личную жизнь вообще отгородила высоким забором. Когда Иветта однажды спросила: «Анечка, ты встречаешься с каким-нибудь мальчиком?» – резко ответила, что у них на курсе три четверти – мальчики. И встречается она с ними ежедневно, на занятиях. Иветта отступилась: никому она не нужна. Свобода и абсолютное душевное одиночество вошли в ее жизнь рука об руку.
В один совсем не прекрасный день Аня привела в квартиру парня и заявила, что он будет жить с ней. Это оказался курсант школы милиции, один из тех, за кого Аня выполняла задания по математике. Иветта, хоть и удивленная выбором дочери, старалась быть с новым членом семьи поласковей. Но он держался так же отчужденно, как и Анна: то ли стеснялся непривычной обстановки, то ли был букой по натуре. На кухню курсант выходил редко, неформальную тещу разговорами не баловал. Однако содержимым ее кастрюль и холодильника не брезговал. В остальном хлопот Иветте не доставлял. Все Анины приказы выполнял беспрекословно: сам стирал белье и даже мыл пол в прихожей. Вечерами Аня запиралась с будущим милиционером в комнате, куда матери ходу не было. Только отдельные стуки, визги и выкрики порой доносились до ушей Иветты. И было неясно: бранятся милые или тешатся.
На работе Иветта тоже была одна. Одна в буквальном смысле слова. Фабрика разваливалась, но агония Не продолжалась. Половина цехов бездействовала. Лаборатория качества оказалась никому не нужной, заказов почти не было и заработка, соответственно, Тоже. Сотрудники увольнялись один задругам: кто по сокращению штатов, кто по собственному желанию. Единый организм постепенно распадался на десятки малых предприятий, объединенных лишь обшей территорией. Сама фабрика стала акционерным обществом, но, кроме вывески, ничего не изменилось. Иветта продолжала исправно ходить в обезлюдевшую лабораторию и проводить никому не нужные испытания кожи. Но се седовласый начальник Бузыкин не сидел на месте. Он где-то бегал, о чем-то договаривался. Его стараниями лаборатория превратилась в маленькую мастерскую по обновлению обуви. Иветта, единственная работница, не считая директора Бузыкина и бухгалтера, сидела в маленькой, без окон комнатке. Изредка заходил кто-то из соседей по зданию, просил поставить новые заклепки или укрепить дырочки для шнурков. Вначале Иветта ожидала перемен, но потом поняла, что мастерская эта – ширма какой-то другой организации. Видимо, ее создали для перекачивания неучтенных денег. Ничегонеделание тяготило Иветту. Она разгадывала кроссворды, читала детективы, но вскоре все ей наскучило. Бездумно смотря в стену, нашептывала какие-то стихотворные строки, приходящие в голову. Но какие стихи могут родиться в комнате без окна?
Эту комнатку Бузыкин выбил у правления нового акционерного общества бесплатно, однако посещал редко. Шеф обитал где-то в просторных кабинетах, вместе с юристами объединенного правления, и мастерской интересовался мало. В основном он общался с бухгалтером, описывающим на бумаге работу малого предприятия. Казалось, весь мир забыл об Иветте. Однако два раза в месяц она исправно получала скромную зарплату.
Воскресенье выдалось пасмурным. Иветта заметила, что именно на выходные погода непременно портилась: пряталось солнце или моросил дождь. Или погожие дни проходили мимо сознания, ибо пасмурно было у нее на душе? Не удавалось даже пообщаться с внуком: невестка увезла Сашеньку к родным, в глухой хутор на островке Финского залива. Полдня поездом, час на автобусе и до острова катером – двух выходных не хватало, чтобы к ним съездить, дорога съедала все время. Поэтому Иветта решила поехать и ближний пригород – манила сентябрьская природа.
Обед на три дня вперед она приготовила еще накануне, можно собираться на прогулку. Иветта еще раз посмотрела в окно. Ну и пусть собирается дождь. Она все равно поедет. Поедет в город Пушкин, он же Царское Село. Да, одной тоскливо. Раньше хоть Жанна составляла компанию для воскресных выходов, но два года назад подруга уехала в Москву за очередным мужем. Даже двух строчек с тех пор не написала – так, звонила, поздравляла с праздниками. А с новыми людьми Иветта сходилась трудно, других приятельниц не завела…
Осенние парки Царского Села наводили на Иветту необременительную, светлую грусть. По этим дорожкам бродил мечтательный Саша Пушкин, здесь родились его первые стихи. И пылкий лицеист читал их перед старым мэтром поэзии – Гаврилой Державиным. Наверное, там, в зале лицея, юноша выглядел порывистым и восторженным. Но здесь, на чугунной скамье, он грустно застыл навеки. В небрежно распахнутом мундире, откинувшись на ажурную спинку скамьи и задумчиво подперев голову правой рукой, юный Пушкин смотрел мимо Иветты. Мысли Иветты тоже застыли, но всколыхнулось горькое чувство одиночества. И губы ее сами собой зашептали строки: «Неуютно бродить мне одной, никому на свете не нужной. Где ты, друг неназванный мой? Где ты, мой невстреченный суженый?»
Стихи Иветты не были обращены к определенному человеку, и в то же время она странным образом знала воображаемого слушателя. Он был и поэтом, и художником, и музыкантом одновременно. Он был захвачен стихией чувств.
Тогда Иветта еще не знала, что в душе каждого живет идеальный образ, созвучный его внутреннему миру. Любой человек ищет отражение этого идеала в реальной жизни. И когда такая встреча состоится, рождается необычное ощущение: «Тебя я увидел, но тайна твои покрывала черты…» На самом деле тайна заключена в нас самих. Стихия невостребованных чувств бушевала в душе самой Иветты.
Неожиданно в грезы Иветты вплелся говор толпы. К памятнику Пушкина приближались экскурсанты. Иветта отступила за дерево: расстаться мгновенно с грустящим поэтом у нее не было сил. Туристы были зарубежные: спортивного вида старички, независимые старушки. Вела группу полноватая энергичная молодая женщина в модном белом плаще. Ее прическа – замысловатое сооружение из высветленных рыжеватых волос, увенчанное черным бантом на макушке, – показалась Иветте знакомой. Еще мгновение – и экскурсовод превратилась в старую школьную подругу.
«Жанка!» – охнула про себя Иветта.
Надо же, приехала в родной город и даже не позвонила! Иветта вышла из-за дерева и встала на видном месте. Жанна, видимо, заканчивала экскурсию – уже отвечала на вопросы. Иветта распознала английскую речь. Молодец, подружка, красивое произношение. Тем временем Жанна сделала небольшое объявление – похоже, отпустила туристов в свободное плавание – и повернулась в сторону Иветты. – Ивка!
– Жануля!
Подруги не виделись два года. Они кинулись в объятия друг друга, расцеловались. Затем медленно пошли по дорожке. «У меня полчаса», – предупредила Жанна. Но и этого времени хватило, чтобы узнать главное: Жанна приехала в Петербург надолго. Оказалось, что в Москве Жанна обжилась неплохо, даже подрабатывает в туристическом бюро. Правда, по Москве экскурсий не водит, там страшная конкуренция, зато иногда сопровождает группы в Санкт-Петербург. Эта поездка была для нее последней в сезоне. Зимой работы не предвиделось, и Жанна решила остаться на зиму в родном городе – соскучилась по его улицам.
Как водится, заговорили о детях. Жанна похвасталась, что ее Роман – владелец мини-типографии.
– Он же на журналиста учился! – припомнила Иветта. – По специальности не работает?
– Ну кто сейчас по специальности работает. Ромка вообще удачно в струю попал. Практику проходил в газетном комплексе, а там как раз типография разваливалась. Как он умудрился кусочек себе оттяпать, понятия не имею. Теперь тиражирует визитки, листовки, этикетки. И дела идут неплохо: расширяться собирается!