Вальс в темноту
Шрифт:
— Это невозможно, — мрачно возразил он. — Ты никогда не надоешь мне, Бонни. — И это было правдой.
Подавив зевок, она откинулась назад, оперевшись на локти.
— Не пойти ли мне спать?
— Да, — безрадостно согласился, он. — Так будет лучше всего.
Когда через минуту он услышал, как за ней наверху закрылась дверь спальни, его голова медленно, безутешно опустилась на сложенные на столе руки.
Глава 62
На следующий день он ни словом не обмолвился ни о ее
Она допоздна провалялась в постели, предоставив его нежным заботам домработницы, которая три раза в неделю, через день, приходила к ним убирать и готовить. Он не упрекнул Бонни даже за это позорное недомогание, которое они назвали головной болью и которое на самом деле было попросту результатом похмелья.
Когда она, в конце концов, спустилась к ужину, то всем своим существом излучала приветливость. Словно, как он подумал, в ней соединялись два человека. Трезвая, она не знала или не помнила об инстинктивной враждебности, которую, пьяная, невольно проявила накануне. А если помнила, то пыталась загладить вину.
— Амелия уже ушла? — спросила она. Совершенно излишний вопрос, заданный с единственной целью завязать разговор. Ответом служила тишина на кухне и отсутствие прислуги за столом.
— Да, около шести, — отозвался он. — Она убралась в доме и оставила еду на плите.
— Я помогу тебе накрыть на стол, — предложила она, увидев, что он поднимается на ноги.
— А ты в состоянии? — спросил он.
Она опустила глаза, как бы признавая заслуженность этого упрека.
Они поставили еду на стол. Она робко протянула ему через стол блюдо с хлебом. Притворившись вначале, что не замечает его, он в конце концов все-таки протянул руку и, взяв кусочек, хмыкнул: «Спасибо». Их взгляды встретились.
— Ты очень на меня сердишься, Лу? — мурлыкнула она.
— А у меня есть на это причина? Кому, как не тебе, это знать.
Она бросила на него быстрый, настороженный взгляд, будто спрашивая: «Сколько же тебе известно?»
А он про себя подумал: «Кто другой на моем месте, зная то, что знаю я, сидел бы вот так, безропотно покорившись судьбе?» И тут же вспомнил свои собственные слова, которые сказал Жардену во время последней поездки в Новый Орлеан: «Я сам должен с этим справиться. Сам — как могу и как умею».
— Я себя не очень-то достойна вела, — призналась она.
— После того, как ты вернулась, — ответил он, — ничего такого ужасного ты не делала. Ты просто была немного не в духе.
— А до того, как я вернулась, — немедленно подхватила она, — я вообще ничего не делала. Я только здесь начала капризничать.
«Как мы хорошо друг друга понимаем, — подумал он. — Поистине, мы скреплены невидимыми узами».
Не дав ему опомниться, она вскочила с места и, подойдя
Его сердце тут же взорвалось, словно порох, обдав всю грудь жарким пламенем, хотя внешне он ничем этого не показал. «Как легко меня купить, — подумал он. — Как легко ублажить. Что это, любовь или полная потеря мужского достоинства?»
Он сидел, неподвижный, окаменевший, положив перед собой руки на стол с твердым намерением не касаться ее.
Его выдали губы, хотя он и пытался с ними совладать.
— Еще, — прошептали они.
Она снова наклонилась к нему и еще раз поцеловала.
— Еще, — повторил он.
Губы у него теперь дрожали.
Снова последовал поцелуй.
Вдруг он очнулся. Схватив ее с яростью, напоминавшей скорее борьбу, чем объятия, он жадно притянул ее к себе и покрыл лихорадочными поцелуями ее лицо, шею, плечи.
— Сам не знаю, что ты со мной делаешь. Ты просто с ума меня сводишь. Нет, это не любовь. Это наказание, это проклятие какое-то. Я готов убить любого, кто попытается тебя у меня отнять, и тебя готов убить. И сам последовать за тобой. Чтобы ничего не осталось.
И снова и снова прикасаясь к ней губами, он повторял между поцелуями только:
— Будь ты проклята!.. Проклята!.. Проклята!.. Зачем ты только явилась на свет!
Наконец, обессилев, он выпустил ее, оставив лежать у себя на коленях ее расслабленное тело. На ее лице застыл странный удивленный взгляд. Словно его неистовство сотворило с ней нечто, на что она и сама не рассчитывала.
Потом, как в забытьи, медленно проведя ладонью по лбу, словно это было необходимо, чтобы восстановить способность мыслить, выжженную его поцелуями, она проговорила:
— Ах, Луи, ты — опасный человек, сам себя не знаешь. Ах, дорогой, ты едва не заставил меня забыть…
И тут неровный ход ее мысли прервался.
— Кого забыть? — грозно вопросил он. — Что забыть?
Она поглядела на него, как сквозь туман, сама не соображая, что она только что сказала.
— Забыться. Забыть о себе самой, — закончила она слабым голосом.
Не себя она имела в виду, меланхолично подумал он. Но тем не менее она права. Мой соперник — это она сама. Только она стоит у меня на пути, не позволяя ее любить.
На следующий день она опять не выходила из дому. Опять он ждал, затаив дыхание, но она, как примерная жена, оставалась рядом с ним. Значит, свидание опять откладывалось.
На следующий день — то же самое. К ним явилась прислуга, и, спускаясь по лестнице, он заметил, что они стоят в прихожей совсем рядом друг с другом, словно обмениваясь какими-то секретами. Ему показалось, что Бонни при его появлении поспешно спрятала что-то за корсет.
Возможно, это и ускользнуло бы от его внимания, но негритянка оказалась бездарным конспиратором: при виде его она отпрянула от своей хозяйки, и это движение навело его на мысль, что между ними произошел какой-то обмен.