Валтасар (Падение Вавилона)
Шрифт:
* * *
Они беседовали несколько дней. От устройства мира и описания божьего величия перешли к знакомству с многочисленными племенами, составлявшими мидийский народ. Затем атраван рассказал о подвластных мидийцам царствах, о которых в Вавилоне знали очень мало и, прежде всего о далеких от Вавилона Парсе, Бактрии и Согдиане. По ходу старик никак не мог удержаться и то и дело давал ядовитую оценку суевериям, которые до сих пор процветали в мидийских племенах и вызывали суровое осуждение со стороны верных последователей Заратуштры. В этом столкновении старых верований с запечатленными в словах увещеваниями пророка таилась подоплека глухого и непримиримого противостояния, расколовшего двор Астиага на две партии. Об этом же свидетельствовали и намеки атравана на стремление магов полностью захватить отправление ритуальных церемоний и обрядов в стране. Ведь до сих пор вождь каждого племени по праву рождения
В те дни Нур-Син также имел тайные беседы с Даиферном. Тот с каждой новой встречей становился все более откровенен. Скорая доставка золота из Вавилона утвердила его в мысли, что в Нур-Сине, и, следовательно, в вавилонском царе, он и его друзья, вожди других племен, наконец-то нашли долгожданного и очень важного союзника в борьбе с Астиагом. Даиферн рассказал что знал о расстановке сил при дворе. Особенно его восхищал молодой царь персов Кир, который сумел поразить самого Астиага тем, что в течение месяца с небольшой группой своих сторонников привел к покорности армянского царя Тиграна, решившего отложиться от Экбатан.
– Гордыня ослепила Тиграна, в советниках у него ходили продавшиеся Другу предатели, - принялся рассказывать Даиферн.
– Мне в ту пору пришлось быть в столице и я был приглашен на государственный совет, который должен был решить, как поступить с Тиграном. Спитам настаивал на жестоком наказании подпавшего под власть зла царя, однако Тигран был давнишний приятель Астиага и нашему правителю вовсе не хотелось собирать народ войны. Астиаг преклонных лет, ему трудно ходить в поход, а вручать армию своему родственнику Гарпагу, который согласно обычая должен был принять командование над войском, ему тоже не хотелось. Кто знает, против кого повернет мечи Гарпаг, если победит Тиграна? Астиаг заявил - рушить и грабить Тиграна все равно что грабить собственный народ. Тогда выступил Кир и сказал, что попытается без объявления войны и сбора войска привести строптивца к покорности. Ему никто не поверил, но парень сдержал слово. Мне тоже довелось поучаствовать в той забаве.
Даиферн явно испытывал гордость за то, что ему довелось принять участие в усмирении Тиграна.
– Кир объявил, что собирается поохотиться в тех местах и собрал друзей, а также большую свиту, куда вошли резвые ребята, настоящие охотники. Среди них был и сын Тиграна армянского, которого тоже звали Тигран. Мы все полагали, что нам предстоит веселые развлечения, однако, когда приблизились к границам Армении, выяснилось, что вслед за нами со всеми возможными предосторожностями идет большое войско. Уже на границе Кир объяснил, что Тигран отказался прислать войско по вызову Астиага и выплачивать положенную дань, поэтому нам следует привести его в чувство и напомнить о долге перед господином. Мы обложили ничего не подозревавшего Тиграна в его резиденции, а когда тот решил спрятать свою семью и домочадцев в укрепленном месте в горах, они были захвачены в плен. Тебе должны быть понятны горе и отчаяние женщин, однако старший сын армянского царя развеял их страхи. Так же милостиво Кир приказал обращаться со всеми попавшими в плен воинами, так как эти воины нам родня, а не враги, и не их вина, что старшего в роде обуяла гордыня. Армянский царь растерялся и укрылся на высокой горе, которую окружила подошедшая армия. Узнав, что он лишился всего, что ему дорого, Тигран сдался. Кир обязал его как и прежде служить нашему господину. За все время охоты, - Даиферн весело глянул на Нур-Сина, - мы не потеряли ни одного человека. Таков Кир, из молодых да ранний. Кем он станет, когда войдет в пору мужества, не знаю, но ему многое по силам.
Во время прощания Даиферн предложил Нур-Сину дать рекомендательные письма к князьям, которые могли бы помочь вавилонскому послу в столице. Нур-Син поблагодарил, отказался и объяснил отказ тем, что подобные послания, тем более в руках чужака, вещь очень опасная. Будет лучше, если вождь направит гонцов к друзьям, чье влияние было бы небесполезно Нур-Сину для установления прочного мира между Астиагом и Набонидом, а он, Нур-Син, по прибытию в столицу мог бы передать на словах привет тем сильным в Экбатанах, к кому Даиферн испытывает полное доверие. Тот подумал, выторговал ещё несколько мин золота и согласился.
Первым, кому написал Даиферн, был князь Гарпаг, первый среди приближенных Астиага как по родовитости, так и по уму. Отправил гонца и к внуку царя, персидскому царю Киру. Тот по молодости лет ещё не пользовался большим влиянием при дворе, однако разумом и умением заводить друзей далеко превосходил Спитама, которого Даиферн иначе как "недоноском" не называл.
– Стоит короне перейти к этому недоноску, - делился он с чужаком, - и поднимутся все наши племена. Что тогда ждет Мидию?
Нур-Син уклончиво пожал плечами.
– То-то и оно, - проворчал Даиферн.
– Стал бы я с тобой дружить, если бы в Экбатанах не запахло жареным.
Он радушно похлопал посла по спине, потом весело добавил.
– Стал бы я возиться с тобой, если бы не помощь Вавилона, которая поможет нам, кадусиям, устоять в кровавой междоусобице.
Нур-Син, сумевший сохранить хладнокровие, тоже засмеялся.
– Это ты верно заметил. За моим царем не пропадет. Он ценит друзей. Он никогда не бросит их в беде.
Глава 3
В семистенные Экбатаны вавилонский посол прибыл, уже в достаточной степени разбираясь в хитросплетениях внутренней жизни мидийского двора, в глухой и плохо скрываемой вражде, которую испытывали друг к другу племенная знать и партия жрецов-магов, ратовавших за введение в стране единообразного культа поклонения огню. Эта вражда прорывалась в бесконечных диспутах, проходивших в присутствии царя, в спорах о первенстве в той или иной церемонии, которые проводились в столице Мидии. Религиозные страсти кипели и среди низов. На базарах нередко вспыхивали стычки между непримиримыми сторонниками Спитама и теми, кто, как и прежде, склонял голову и перед священным огнем Атаром, и перед богом солнца Митрой, и перед богиней плодородия Анахитой, местной Иштар, чьи алтари и обряды не отличались от вавилонского культа, и перед благим духом воды Апам-Напатом, а также не забывал отсыпать горсть просяной каши, отложить луковицу дэвам и даже самому Ангро-Майнью. Подобная нетерпимость, проявляемая по большей части поклонниками "истинного пути, указанного Заратуштрой", казалась вавилонянам странной и отвратительной - в Вавилоне было около полсотни крупных святилищ и более трехсот мелких капищ, и если приверженцы того или иного великого бога начнут ссориться между собой, от города ничего не останется. Никому в голову не приходило запрещать молиться выбранному покровителю.
Понятно, что в таких условиях Нур-Син и его спутники должны были вести себя крайне осторожно. При заранее недоброжелательном отношении царя к посланцу Набонида осквернение святого огня или оскорбление каких-либо иных святынь - земли, воды, коровы и растений - могло быть достаточным поводом для высылки посла или его убийства. Нур-Син всю дорогу объяснял своим офицерам, что самым тяжким грехом в Мидии считается нарушение ритуальной чистоты. Наиболее отвратительными проступками последователи Заратуштры, которых было большинство в столице, полагали сожжение трупа умершего, употребление в пищу падали и противоестественное удовлетворение похоти.
– Так что, - предупреждал Нур-Син спутников, - не вздумайте пнуть корову, которая загородит вам дорогу или наделает лепешек вам на сапоги. Если придется резать овцу, смотрите, чтобы ни капли крови не пролилось на грунт. Не сплевывайте на землю и не вздумайте справлять естественные надобности прилюдно - это считается здесь постыдным делом. Доведется договориться с девкой, ложитесь на неё сверху, по-людски.
Офицеры и слуги покатывались со смеху. Улыбался и Нур-Син, однако на сердце был тревожно, и это несмотря на то, что свою главную задачу посольство, считай, выполнило: со дня отъезда из Вавилона прошло уже четыре месяца, близился новый год, а они все ещё никак не могли добраться до столицы. Было непонятно, почему мидийский царь с таким безразличием относился к запоздалому прибытию посольства? Может, задавался вопросом Нур-Син, Астиагу вовсе не хотелось иметь дело с посланцами "узурпатора", как называли в Экбатанах Набонида? Может, в царском дворце, который назывался "верхним замком", уже все было решено, и появление Нур-Сина являлось ненужной помехой для Астиага, соринкой в глазу, от которой следовало побыстрее избавиться?