Валтасар (Падение Вавилона)
Шрифт:
Подтверждала его догадку и унизительная встреча посольства в Экбатанах. К Астиагу их не допустили, распорядитель приказал разместить посланцев Набонида на одном из самых захудалых постоялых дворов. Более того, два дня их держали практически взаперти, в пределах караван-сарая и только утром третьего дня разрешили выходить в город. После такого приема Нур-Син связывал свои надежды исключительно с соотечественниками, проживавшими в Экбатанах - купцами, ремесленниками и их слугами, а также с теми из заговорщиков, кому надоело жить на чужих хлебах. Нур-Син имел долгую и трудную беседу с Акилем и, в конце концов, сумел настоять на том, чтобы тот, не привлекая внимания соглядатаев, встретился с беглецами из Вавилона и выяснил, кто из них не прочь вернуться на родину. Если таковые найдутся, луббутум должен выяснить все, что они знают о взаимоотношениях внутри царской семьи и двора. Пусть расскажут в деталях, как царь Мидии относится к новому вавилонскому царю, его старому знакомому, ведь в прежние дни они были даже дружны. Во время войны с Лидией именно Набонид по поручению Навуходоносора сумел примирить Киаксара и Креза*.
– Тащи сюда, - добавил посол, обращаясь к Акилю, - все, что узнаешь. Забудь, кто из них приходится тебе сородичем, обещай прощение, грози карами для всех родственников. Одним словом, постарайся увлечь их на нашу сторону. По крайней мере, вбей между ними клин.
Как-то на постоялый двор явился бедно одетый, в штопанном коротком хитоне и кожаных, в обтяжку штанах-аксиридах, босоногий юнец, гордо объявивший себя "другом персидского царя Кира". Он с невозмутимым видом передал Нур-Сину привет и добрые пожелания от своего господина. Парнишка сообщил, что Кир "испытывает дружеские чувства к такому известному, много повидавшему человеку, каким является посол Вавилона". Кир спрашивал, нет ли в составе экспедиции искусного врача, который мог бы облегчить страдания его матери Манданы, испытывавшей сильные боли в области живота. Местные лекари, а также маги, совершившие не одно ритуальное изгнание злых дэвов, ничем не могли помочь страдающей женщине.
Нур-Син согласился и в сопровождение босого "друга" отправился в в столичное предместье, где располагалось родовое подворье потомков Ахемена, первого царя персов. Это строение, как, впрочем, и гнезда других сановников, представляло собой подобие укрепленного замка, куда не было доступа никому, кроме людей, близких персидскому царю.
Область Парс лежала на юг от Экбатан и на восток от номинально подвластного Вавилону Элама. Народ там, по аккадским понятиям, был совсем дикий, необузданный, не владевший какими-либо хитроумными полезными ремеслами, например ювелирным делом, строительством, золотошвейным искусством. Это были пастухи и землепашцы, старавшиеся не допускать чужестранцев в свои пределы. Более сотни лет назад мидийцы прошлись по их земле, с тех пор они платили дань Мидии и воевали на стороне хозяина Экбатан. Разгуливали персы в кожаных штанах и таких же жилетах, надетых на короткие, обычно белые, шерстяные хитоны с особо вшитыми мешками для рук, называемыми рукавами. Все мужчины поголовно носили усы, бороды не завивали. Женщины их были также свободны, как и мужчины-воины. Подобного черноволосого усатого красавца, каких послу доводилось встречать на рынках Вавилона, Нур-Син ожидал увидеть перед собой.
Кир оказался на удивление спокойным, даже холодным юношей. Он был среднего роста, худощав. Длинные, ниже плеч волосы были цвета темного пива, то есть чуть заметно отливали сизоватым налетом, каким славились самые лучшие сливы, выращиваемые в Вавилоне. В отличие от пышно разодетых мидийцев, одет скромно и чисто. На рубахе не видно следов жира, который отметинами выделялся на облачении знатных мидийцев после обильных угощений. По-видимому, Кир предпочитал мыть руки, а не обтирать их о свой наряд.
В разговоре скоро выяснилось, что всему на свете он предпочитает страсть к познанию нового. Проще говоря, отчаянное любопытство било из него ключом. Окружающий мир был интересен для Кира не сокровищами, не проявлением воли богов, не ареной борьбы добра со злом, хотя он, поклонник бога солнца Митры и священного огня, почтительно относился и к проповедям Заратуштры, изложенным в священной книге "Авесте" - но, прежде всего, как многоликий и необъятный простор, заселенный неведомыми народами, переполненный редкими и неисчислимыми диковинками и тайнами. Эта страсть естественным образом соединялась с любовью к свободе, к разумному своеволию в утолении страсти к необычному и диковинному. В познании нового обуздать его было невозможно - об этом говорили все, кто был знаком с Киром. Всякие попытки ущемление его права поступать по-своему, не говоря уже о посягательствах на его царские права, вызывало в нем не гнев или вспышку ярости, но язвительную, страшную скрытой, ледяной и непрощающей ненавистью, насмешку над глупостью тех, кто пытался накинуть на него узду.
Удивительно, но при этом Кир оставался доступен в обращении со всеми, с кем ему приходилось встречаться. Если в отношении особы, наделенной царственностью, можно употребить слова "бесхитростность" и "доброжелательность", то это было именно те черты, которые были свойственны ему в общении с другими людьми.
Прежде всего, Нур-Сина провели к матери юного царя. Вавилонский посол поговорил с ней, осмотрел и предписал пить особый настой из семи трав и успокоил, объяснив, что хворь не так страшна, как это казалось немолодой, но все ещё красивой и статной женщине. Затем хозяин дома пригласил гостя в просторную гостиную. Здесь, оставшись один на один, он поблагодарил его за добрые слова и помощь матери. Далее царь неожиданно перевел разговор на земли, лежавших на закат от Экбатан и на полночь от Вавилона.
– То есть, - уточнил Нур-Син, - тебя, государь, интересуют земли, где проживают кадусии и их вождь Даиферн?
– Нет, я имею в виду земли к северу от Харрана? Даиферн написал мне, что тебе дважды довелось побывать в горах Тавра.
– Да, государь, - подтвердил Нур-Син.
– Тебя верно известили. В первый раз я посетил Хуме и Пиринду, когда направлялся в Сарды к царю Крезу. Во второй - во время похода твоего зятя Нериглиссара. Те края во многом напоминают ваши горы, но вершины Тавра и выше, и живописнее. Страна к северу от Киликийских ворот представляется взору подобием целебного сада, о котором с тоской вспоминала твоя тетка Амтиду и который был построен в Вавилоне, на равнине. Вот что удивительно, при таком изобилии естественных красот народ там живет бедно и, я бы сказал, дико. Горцы - храбрые воины, но им не хватает знаний, как набирать войско, как готовить его к походу, как, сообразуясь с местностью, выстраивать боевой порядок, какими качествами должен обладать полководец, чтобы воины всегда и во всем подчинялись ему. Ответь, государь, кого в первую очередь должен награждать разумный военачальник: храброго или соблюдающего дисциплину?
– Они оба достойны награды!
– воскликнул Кир. Щеки у него уже заалели.
– Но, конечно, щедрость к храбрым - священная обязанность царя.
– Ты ошибаешься, государь, - ответил вавилонянин.
– До той поры, пока не получат награду дисциплинированные, и не будут наказаны нарушившие приказ, ни о какой награде храбрым и речи быть не может. Давай рассудим здраво, что такое храбрость и что такое приверженность к порядку.
– Давай!
– согласился Кир и потер руки.
– Храбрость есть природное состояние, данное человеку от рождения. Человек рождается либо трусом, либо смельчаком. Следовательно, награждать человека за то, что дано ему от рождения, по меньшей мере, странно. Его гордый нрав все равно возьмет верх, и в других сражениях он с прежней отвагой бросится в схватку. С другой стороны, стремление к порядку, умение повиноваться и в точности выполнять приказы - качество приобретенное то ли воспитанием, то ли угрозой наказания. Человек вынужден всякий раз, когда слышит непонятное или злодейское, по его мнению, повеление, вынужден решать - выполнять его или нет. Поэтому, с точки зрения правителя, в точности исполненный долг есть победа человека над самим собой и за это его следует поощрить. Но...
Нур-Син в этом месте поднял палец и сделал паузу. Замер и Кир, затаил дыхание.
– Но, - повторил посол, - если каждый, исполнивший приказ должен быть награжден в меру, храбреца, совершившего подвиг, непременно следует отметить со всей щедростью. Об этом обязательно следует оповещать все войско, всех подданных, при этом полезно вручить храбрецу какой-нибудь отличительный знак, например лавровый венок, как это делают греки, живущие в крепостях на побережье Верхнего моря, или присудить его роду какое-нибудь славное имя, как поступают у нас, в Вавилоне. На мой взгляд, последнее отличие более правильно, так как побуждает потомков прославившегося воина проявлять такую же доблесть, как и предок. Войны, государь, выигрывают не храбрые, а умные, знающие и дисциплинированные, но без храбрых никак нельзя рассчитывать на победу. Награда и есть средство, с помощью которого уравновешиваются все эти доблести.
– Я согласен, посол, что умение и желание исполнять приказы составляет главную добродетель для всякого подданного, тогда как храбрость в одних случаях - вещь полезная, а в других - опасная. Теперь скажи, как быть, когда один приказ противоречит другому или, что ещё хуже, нарушает общественное согласие или идет вразрез с заветами предков. Как быть в таком случае?
– Здесь не может быть какого-нибудь единого подхода, и всякий мудрец, утверждающий, что он может точно объяснить, как нужно поступать в подобных обстоятельствах, либо глупец, либо философ, каких много пасется в городах эллинов, что лежат на побережье Верхнего моря. Очень важно угадать волю богов и, конечно, оценить свои силы, а это, государь, дело глубоко личное. Особенно когда в такие условия поставлен царь, свободный от обязательств перед нижестоящими и ответственный только перед богами. В таких делах ни храбрость, ни умение подчиняться не играют никакой роли. Здесь важна дерзость и точный расчет. Если первое - есть свойство характера, то второе опять же зависит от воспитания.