Валютчики
Шрифт:
Татьяна разделась до трусов. Стало ясно, откуда она родом. Какая бы ни была на дворе погода, рейтузы любовница носила с начесом. Разве не до колен. Я решил не дожидаться, пока расправит костюм, рассмотрит этикетку. Обхватил за попку, стягивая эти самые советские трусы. Ну и ноги, еще бы чуть, пришлось подпрыгивать. Как той таксе, оплодотворившей забрюхатевшего сенбернара: «Что, допрыгался, кривоногий?».
— Ну чего ты?… Не успеешь?…
— Ус…пею… Я то…лько н…ачал…
Через полчаса, когда мы рухнули на диван, обтирая пот одним на двоих полотенцем, в дверь позвонили. Татьяна юркнула под одеяло. На пороге улыбался знакомый, который часто менял рубли на баксы. Жена моталась в Пакистан, Китай, Турцию за тюками
— Баксы есть? — с порога спросил Сергей, муж горемыки — челнока. — Моя послала узнать.
— Много надо? — потер я лоб ладонью.
— Ну… пятьсот. Снова собирается, теперь в Москву. Но там как в загранке, сотки только чистые.
— Сейчас или попозже?
— За тем и пришел. Ты чего растрепанный? — Сергей зыркнул в комнату.
— Проходите, — подала голос Татьяна. — Чего возле двери.
— Я побегу, — знакомый наклонился ближе. — Не помешал?
— Минутой раньше — запросто. Смену отработали.
— Тогда погнал за деньгами, пока вторую не начали. Пятьсот найдешь? Чтобы свежие.
— Взял у коммерсанта с бензоколонки. Как дела у твоей?
— С пятого на десятое. Людям зарплату по полгода — году не выдают… Старшему на компьютер насобирали. Зато младший в старых ботинках.
— У самих ни шатко, ни валко.
— Забыл спросить, а по сколько?
Знакомый нырял потому, что продавал я баксы на червонец ниже от обменных пунктов. Кроме того, в сберкассах брали процент за размен. На тысяче получалось сэкономить до ста рублей. Плюс процент, четыреста деревянных. Для челноков нормальное подспорье. Я часто обменивал доллары еще дешевле, когда наши деньги требовались с начала работы.
— На дому спекулируешь? — промурлыкала Татьяна.
— За три часа на рынке разве что успеешь. Одни случайности.
— Не боишься?
— Кому надо, тот знает про мои капиталы от и до. Конечно… ты права.
Утром пассия помчалась на работу. Я завалился спать снова. Ближе к обеду она позвонила, пожаловалась, что нужно ехать по вызову, чтобы на месте сделать замеры, а ноги ватные. Посочувствовав, я засобирался тоже. Солнце «семимильными шагами» мерило комнату с зарешеченными окнами, тремя книжными шкафами, советскими на них красными обложками дипломов, перекошенным шифоньером, в постоянном сексуальном ожидании разложенным диваном. В углу раздвижной стол с печатной машинкой. Когда выпадет случай выбраться из змеиного гнезда с прогибающимися полами, осыпающимися стенами, облупившимся потолком — одному Богу известно. Сыро. Прихожая крохотная, кухня еще меньше, ванны нет. Колонка когда гудит от напора, когда дурью мается.
Я выскочил за двойные двери в ледериновых лохмотьях. Вторую дверь мастерил и навешивал сам, когда бросил пить. Из притащенных из в пух и прах разбитого РИИЖТовского общежития досок. Двери сперли до меня.
Валютчики собрались уходить. Я пристроился к высокому чану, разрисованному под банку из-под пепси-колы. Скоро подведут воду, затащат баллон с углекислым газом, принятая на временную работу девочка начнет разливать газированную бурду с сиропом и без. Пока жбан звенел пустотой. Возле закрутился изрядно поддатый, рыжий крестьянин с хутора за Батайском. На велосипеде привозил на продажу наворованные в колхозном саду яблоки, груши, сливы, вишню. Сына успел проводить в армию. Как-то рассказывал, что
— Без претензий, — завертелся тот волчком. — Жена помидорами торгует, я возле тебя. Вот вы гребете! А как сюда примоститься?
— Не устроишься, — раздраженно ответил я. — Где ты видишь, что загребаю бабки?
— В руках. И еще доллары. Дай пощупать, ни разу не держал.
— Отвали, товарищ, — морщился я. — Не видишь, работаю?
— Машину можно заиметь, — едва ли слушал он меня. — Мы с женой тоже хотим купить доллары. Ты продашь?
— Само собой, только не приставай.
— Дай сто долларов. Покажу своей и принесу.
— Не пошел бы ты подальше, — рыжий начал действовать на нервы. — Иди к жене, помогай помидоры перекладывать.
— Без меня управится, — продолжал вертеться вьюном поддатый корешок.
Нормальный мужик. Планы строил, как возведет рядом с флигелем баньку, потом с сыном пятистенок. На Дону жить можно, деньги под ногами валяются. На родине, в России, в колхозах скотину кормить нечем. Всю, даже молочную, на мясо извели. Я слушал, сочувственно кивал, не удосуживаясь спросить, куда подевались сочнотравные поля? Неужто за время перестройки повыгорели? Коси сколько влезет, еще вырастет. Что у вас, совсем уж мор, как было у нас, когда руководить стало некому. Когда бросились грабить, а что не могли унести — уничтожать. Не может быть, чтобы кругом было одинаково. И пили ведрами, без закуски, и не работали артелями с деревнями на отшибах. Неужели вся нация порченая! Так недолго другие народы с народностями по миру пустить.
Не поинтересовался я про луга с полями, не переставая услужливо поддакивать, видя перед собой трудолюбивого мужика.
— Ну дай сто долларов, повыпендриваюсь перед бабой, что знаком с валютчиком, — продолжал вымаливать рыжий, мешая отлавливать клиентов. — Покажу и принесу обратно. У нее деньги есть. Может и купить.
— Иди к жене, — отталкивал я. Неудобно было бить человека, которому помогал. — Не пей, смотреть противно.
— Знаю, кто возьмет доллары дороже, чем продаешь здесь, — не обращал на советы внимания тот. — Приезжие, они торгуют картошкой с машин.
— Ты не понял? — зацепил пьяницу за шиворот я. — Пошел, иначе морду набью.
— Хорошо, хорошо. Я хотел предложить сделку.
— Какую сделку?
— Давай продадим сто долларов жене за три тысячи. Ты отдаешь за две девятьсот. Сто рублей мои.
— Выпить не в терпежь? — уставился я на рыжего. — Не расслабило?
— Нет, — признался торгаш. — Выручи, а?
— Ну… договаривайся. Принесешь деньги, получишь сотку. Труд ваш, и бабки ваши.
— Без всего не дашь? Деньги после притащу.
— Пошел вон.
— Тогда мигом.
Рыжего не было минут пятнадцать. Я успел перехватить золотую цепочку на пятьдесят граммов армянского плетения, которую ребята несли сдавать в центр базара. Изделие оказалось почти новым, цена подходящая. Наварить можно было рублей триста пятьдесят. Если подвалит нужный клиент, все пятьсот. На душе потеплело, я не стал спорить, когда усатый мент попросил купить бутылку водки. Дежурные, не патрули по периметру рынка, а поддерживающие порядок на участках милиционеры, подъезжали часто, несмотря на то, что знали о нашем отстегивании конторе определенной мзды. Жалобы не помогали. Не успеешь пристроиться за углом с клиентом, как вырисовывалась едва не трескавшаяся от переедания морда в красной фуражке. Надо было или давать знак, что поделишься, или мент брал клиента под белые руки, уводил в ментовку. Там раскручивать намостырились красиво. Валютчик оставался ни с чем.