Вам хорошо, прекрасная маркиза?
Шрифт:
– Степан Терентьевич Дуло, – толстяк протянул руку Заславскому.
Тот привстал, пожимая ее.
– Степан Терентьевич Дуло, – и мне протянул ладонь.
Я пожала кончики его пухлых пальцев. Не стала говорить, что по правилам этикета девушка первая протягивает руку для приветствия. Еще подумает, что я спесивая.
Следующей на очереди была хозяйка дома. Ей Степан Терентьевич галантно поцеловал ручку. Она восприняла это как должное. Он уселся рядом с ней и принялся наполнять свою тарелку.
– Значит, – пробормотал Давыдов, глядя на Дуло, – это ваш, Фаина Борисовна, жених?
– Кто?! – обомлела я.
Честно говоря, в моем представлении женихи выглядели гораздо моложе и привлекательнее. Конечно, нужно было делать скидку на возраст невесты, но она так безупречно выглядела, что сомнения в равенстве пары все же закрадывались.
– Да, – тихо сказала Фаина. – А что тебя удивляет?
– Годовщина смерти уже прошла, – нагло заявил Дуло и вытер рот салфеткой.
Б-р-р-р, не хотела бы я себе такого жениха. Ни за какие поместья на свете.
– Траур закончился…
– Настоящая любовь носит траур в душе всю жизнь! – громогласно изрек Заславский и тут же процитировал героя Булгакова из «Ивана Васильевича»: – Меня царицей соблазняли, но я не поддался!
Я хихикнула. Поздно вспомнила, что должна быть безучастной рабой на этом празднике жизни. Давыдов страдальчески поднял свои серые глаза к потолку. Хорошее настроение мигом улетучилось, я вспомнила про штрафные санкции.
– Мы поженимся осенью, – резко сказала Фаина.
Мне сразу как-то не поверилось про большую и чистую любовь.
– Разумеется, это твое право, – пожал плечами Давыдов и постарался казаться равнодушным.
Но меня-то он обмануть не мог! Я видела, что он удивлен. А, собственно, чему? Одинокая немолодая, но хорошо сохранившаяся дама собиралась связать свою жизнь с немолодым одиноким мужчиной сомнительной наружности. Что в этом такого удивительного? Нельзя же всю жизнь страдать по одному человеку. Хотя… Как сказать, я б по Давыдову всю жизнь страдала. Или нет? Вот и я засомневалась.
– Вот и встретились два одиночества, – затянул Заславский, потянувшийся к бокалу.
Песня. Какая, не помню. Вроде ее раньше пел актер Кикабидзе.
– А не выпить ли нам, друзья, за знакомство?!
– И правильно, – поддержал его Степан Терентьевич. – А не выпить ли нам?!
И с сомнением уставился на Фаину. Та на своего жениха даже не посмотрела. Тогда он расхрабрился и на правах будущего хозяина налил всем вина. Честно говоря, я не понимала ничего в их отношениях. Мало понимал и Давыдов, пристально разглядывающий поочередно мачеху с ее протеже.
– Все в порядке, Агнесс? – поинтересовался Заславский, встревоженно глядя на мой полный бокал.
– Агнесс? – уловила его слова Фаина. – Разве не Екатерина?
Ага, значит, она все слышала, просто делала вид, что далека от всего, как горизонт – от любопытного наблюдателя.
– Мое второе имя, – соврала я, – Агнесс. Папа любит меня так называть. С детства.
И посмотрела на Давыдова. Мол, чего он-то молчит? Самой приходится за все отдуваться. Он округлил глаза и вздохнул. Его правила игры, по которым я молчалива и пуглива, как газель, с треском разваливались.
– Все хорошо, прекрасная маркиза, – пропел Заславский после принятого внутрь вина.
– Дела идут, и жизнь легка, – привычно подпела ему я, поймав на себе злой взгляд Давыдова. – Ни одного печального сюрприза, за исключеньем пустяка…
Нет, тут на всех не угодишь! Придется поговорить с работодателем о повышении гонорара, работать приходится в сложных условиях.
– …Так, ерунда, пустое дело, – внезапно с чувством запел Степан Терентьевич. – Кобыла ваша околела!
Здрасьте вам, приехали!
Фаина от неожиданности подавилась салатным листом, который мучила все это время. Пришлось бросать фаршированную щуку и кидаться ей на помощь.
Я проследила за Давыдовым, с каким чувством он отнесется к тому, что его мачеха вот-вот может двинуть коньки, другими словами – помереть от удушья. Но он казался искренне заинтересованным в том, чтобы она выжила! Или я ничего не понимала в людях, или он к ней как-то бережно относился. Но к чему тогда устроил весь этот спектакль с нами, не знала.
Спасти Фаину, конечно же, удалось довольно быстро. Только возвращаться за стол она не стала, демонстративно вышла из гостиной и больше там не появлялась. После этого стало значительно легче, напряжение упало, даже Дуло стал казаться милым и привлекательным. А он старался понравиться Давыдову и нам с Заславским. Что ж, понятно, перед будущими родственниками надо предстать в выгодном свете. И что? Предстал. К завершению вечера он мне уже нравился.
Во всяком случае, он честно пытался не фальшивить, подпевая Заславскому песенку про маркизу. Они вдвоем сели за пианино возле елки и в две руки наиграли пару мелодий, отдаленно напоминавших это бессмертное произведение. Скорее всего, у Степана Терентьевича пальцы были кривые, он бил не по тем клавишам. Но Заславский ему все прощал, собираясь поддерживать с Дуло и дальше приятельские отношения.
– Наелась? – внезапно спросил меня Давыдов.
Я вздрогнула от неожиданности, такой суровый был его голос! И посмотрела на стол. Оказывается, глядя на музицирующую парочку, я машинально залезла вилкой в салатницу и прямо оттуда наворачивала салат. Волновалась, получается, раз так много ела. С другой стороны, это всего лишь салат, а не блюдо с плюшками. Между прочим, я б и плюшки все съела.
Говорят, что у великого Чайковского от фальшивых нот начинал болеть сначала один зуб, затем другой… У меня же просыпался жуткий аппетит. Но если особенно не придираться, то вечер, плавно перешедший в глубокую ночь, получился веселым.