Вам хорошо, прекрасная маркиза?
Шрифт:
– С добрым утром и прекрасным тебя днем, Фаиночка, – с готовностью отозвался Дуло и бросился целовать своей невесте пальчики.
Вот это высокие отношения, подумала я. И в это время поймала на себе придирчивый взгляд Давыдова. Он молча говорил, как тебе могут нравиться такие глупости! Да, мне нравится, когда мужчина ухаживает за любимой женщиной, пусть даже таким старомодным образом. Вот он, между прочим, мой муж! И кто, глядя на нас, скажет, что мы влюблены друг в друга до помешательства?! То-то.
– Все хотела спросить,
Ого! А мы не успели об этом договориться. Упустили такой важный момент.
– В метро, – брякнула я.
А что, я там со многими парнями знакомилась. У меня такое доверчивое лицо, что ко мне постоянно обращаются гости города. И пока я доходчиво и подробно объясняю, как доехать до памятника Маяковскому, парни просят номер моего телефона…
– В метро?! – поразилась Фаина.
– Кэт шутит, – поспешил вставить Давыдов. – Мы познакомились в театре.
– В театре?! – я поразилась такому простому выходу из положения.
– Да, – поддержал меня Заславский, окрыленный тем, что может говорить правду. – В моей гримерке!
– Артур, – радостно пропела мачеха, – что ты делаешь в чужих гримерках?! И почему она ваша? – это уже вопрос на засыпку Заславскому. – Вы же маркиз и что-то там.
– Моя гримерка, – принялась я объяснять, – выкуплена папой на весь сезон.
– Надо же, – поджала губы Фаина, – я думала, что можно выкупать только ложи.
– Вы ошиблись, – понесло меня. – Теперь можно выкупать все: вешалки, гардеробную, буфет, туалет и даже авансцену! Занавес у нас приобрели на парочку сезонов профсоюзы. Сами понимаете, главное в театре это занавес, его шить долго, тяжело и муторно…
– Кэт шутит, – сухо произнес Давыдов.
– А что, – воодушевился Дуло, – я бы буфет выкупил!
– Это не спасет отца русской демократии, – многозначительно вздохнул Заславский.
Для тех, кто не в курсе, – фраза из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова.
– В смысле? – удивился Дуло.
Ну не догонял мужик тонкой иронии Ивана Сергеевича.
– Значит, Екатерина, вы актриса?
– Да, я играю, – кивнула я, а что оставалось делать?
И укоризненно посмотрела на Давыдова. Правила правилами, а об элементарной вещи не договорились!
– Играла, – поправил меня он.
– Неужели?! – явно обрадовалась Фаина. – И в каком театре?
– В разных, – улизнула я от ответа, – всех и не упомнишь. Сейчас дома сижу, другие заботы навалились.
Раз ей так нравится, что Давыдов женат на актрисе, решила я, навру про другое.
– Какие заботы? – продолжала допрос с пристрастием Фаина.
– Детские, – сказала я, мило улыбаясь. – У нас есть дети!
Обломись, Снежная королева!
Над детской темой еще ни одна душа не черствела.
– Дети? Какая прелесть! – улыбнулась Фаина. – И кто же у вас?
– Три мальчика и две девочки, – отчеканила я.
– Странно, –
Она что, из гестапо?! Дитем больше, дитем меньше, зачем придираться-то?!
– Все в порядке, Агнесс? – всполошился Заславский и похлопал себя по животу.
Фаина метнула в него настороженный взгляд, но тот уже успел отдернуть руку.
– Один еще не родился, – улыбнулась я довольно. И ласково погладила себя по животу. – УЗИ показало девочку. Но мы этого ребенка уже считаем членом семьи!
– Да-да, как же иначе, – пробормотала Фаина, явно подозревая, что ее где-то надули, но не понимая в чем. – Теперь ты не так одинок, Артур. Впрочем, как и я. Степан Терентьевич, подайте мне пирожное! Заварное, пожалуйста.
– И мне! – подхватила я. – Стол такой огромный, что не дотянуться.
– Вам нельзя, – заявила Фаина. – Там крем с консервантами. И вчера, – она снова прищурилась, – вы пили шампанское!
Здрасьте, приехали.
– В свете последних научных изысканий, – сказал Заславский, – гениальные умы пришли к выводу, что шампанское оказывает благотворное влияние на беременный организм.
– Что вы говорите!
– Оказывает, – кивнул Давыдов, – это точно. Пузырьки воздуха, проникая в этот обремененный явно не интеллектом организм, устремляются прямо к мозгу, активируя его деятельность. Правда, когда мозгов нет, то активируется другая функция…
– Это не в моем случае, – я растянула улыбку, хотя хотела убить его.
И потянулась за пирожным сама.
Бряк! Со стола на пол под моим локтем слетела чашка.
– Любимая чашка Олега Васильевича! – вскрикнула Фаина.
Разумеется, чашка разбилась. Олег Васильевич, царство ему небесное, что, перевернулся от этого в гробу? Чего орать, как ужаленная?! Если б я умерла, мне было бы все равно, кто и почему бьет мои чашки. Да и особо ценных у меня нет. Хотя та, с надписью «Катюха, жизнь твоя непруха», мне всегда нравилась. Ее парень подарил, перед тем как сбежать к моей подруге. Я б ее разбила, но она была как пиалка, в ней быстро чай стыл. У меня вообще парни были хозяйственные: один сковородку подарил на Восьмое марта, другой – на набор ножей разорился, третий – вот на чашку. И как-то спокойно я ко всему этому относилась. Впрочем, и к ним относилась спокойно, не так, как к Давыдову. Вот они и сбегали.
И началось: Луша забегала, Степан Терентьевич засуетился, даже молчавший все это время Костик встал, чтобы наблюдать за происходящим. И я поняла, что ничего не потеряла от его отсутствия вчера вечером. Студент явно служил декорацией, такова участь всех бедных родственников. Когда все, наконец, угомонились, я вздохнула с облегчением.
– Ты никогда не ценил отца, – внезапно заявила Фаина, обращаясь к Давыдову.
С чего она это взяла? Он тоже должен был суетиться возле осколков?!