Вампилов
Шрифт:
Но, пожалуй, наибольшую сродненность с душой кутуликского мальчишки приобрела музыка. Гитара, о которой мы упоминали выше, — прадедушкина, потемневшая от времени, стала не просто спутницей Саши на школьных вечерах, в дальних поездках и ближних походах — она стала на многие часы его собеседницей, выразительницей его дум и настроений. «Когда ездили в колхоз на уборку урожая, копать картофель, убирать овощи, — записала Проскурякова, — он всегда брал гитару, играл и пел, мы любили его слушать».
Как-то после гибели Александра Валентиновича в одной школе подошла ко мне учительница. Девочкой она жила в Кутулике в том же школьном бараке, что и Вампиловы, через стенку от них. С улыбкой она вспомнила о Саше:
— Гитару мучил — каждый день! Однажды
Здесь я позволю себе перенестись в первые студенческие дни, прошедшие у нас на уборке урожая как раз в родном районе Вампилова, — в эти дни знакомства друг с другом нас, еще почти школьников, всякую свободную минуту сводила в кружок именно Сашина гитара. Есенинские стихи, которые вечерами читал наизусть Вампилов, дополнялись песнями на стихи поэта. Ни до, ни после этого, вплоть до сегодняшнего дня, не слышал я исполняемых тогда мелодий на стихи великого лирика: «В том краю, где желтая крапива…», «Грубым дается радость…», «Устал я жить в родном краю…». Мне кажется, музыку к этим стихам подобрал сам Вампилов. Все наши «посиделки» начинались с них; Саша исполнял их как давно и твердо заученные. Меланхолия и намеренная грубоватость стихотворений нравились нам; мы (в том числе и девчата) распевали их «со слезой в голосе» и в любой час, то небольшой группой, то общим хором. Многократно печаталась фотография, на которой изображены Саша с гитарой, я с мандолиной и еще четверо наших друзей, устроившихся на штабеле бревен у старой деревенской постройки, — с кислыми минами мы как раз и тянем одну из этих печальных песен.
Позднее, уже во время учебы, Саша сочинил романс на есенинское стихотворение «Вечером синим, вечером лунным…». В отличие от упомянутых песен, по правде сказать, простоватых, мелодия этого романса была оригинальной, самобытной. Под аккомпанемент студенческого оркестра, в котором мы играли, Сашино сочинение часто исполнял в университетских концертах один из наших сверстников. Но большее впечатление романс производил, когда его пел сам Вампилов, под свою гитару.
Из тишины рождались чуть слышные грустные звуки, Саша начинал элегически:
Вечером синим, вечером лунным
Был я когда-то красивым и юным.
Потом переборы гитары убыстрялись, и, когда звуки уже походили на лавину, летящую под крутой склон, Саша безысходно выдыхал:
Неудержимо, неповторимо
Все пролетело… далече… мимо…
Опять струны успокаивались, голос вновь становился спокойно-горьким, лишь во второй строке поднимаясь к давней, полузабытой радости:
Сердце остыло, и выцвели очи…
Синее счастье! Лунные ночи! —
чтобы в следующее мгновение с прежней обреченностью закончить под катящуюся и затихающую вдалеке лавину звуков:
Неудержимо… неповторимо…
Все пролетело… далече… мимо…
Довольно подробно о музыкальных пристрастиях Александра Вампилова написал наш университетский однокурсник Игорь Петров. Его, любителя музыки и в студенческие годы — руководителя вузовского оркестра, в первые же дни общения с Сашей поразило, как хорошо, даже мастерски, освоил он подростком игру на гитаре, какие сложные произведения отечественных и зарубежных, неизвестных нашему мальчишескому кругу композиторов он исполнял. Вот строки из воспоминаний И. Петрова:
«Обычно сдержанный, немногословный, особенно в случайных компаниях, умеющий короткой фразой, репликой или просто легкой иронической улыбкой сказать гораздо больше своих разговорчивых собеседников, он внутренне и внешне изменялся, когда брал в руки гитару. Преображался, когда машинально перебирал струны легким касанием пальцев, пробуя аккорды и искусно извлекая флажолеты, питая к ним слабость. В какой-то момент появлялась музыкальная тема. Иногда он пел. Голос, баритон, был глуховатый, негромкий, но чрезвычайно выразительный, исполнение — ровное, без каких-либо динамических контрастов.
Репертуар его пьес составляли в основном переложения для гитары, издававшиеся в популярной “Библиотеке гитариста” и других массовых изданиях. Но особое место в этом репертуаре занимала испанская музыка. Именно от Вампилова довелось мне впервые услышать пьесы и имена малоизвестных у нас в те годы музыкантов и исполнителей, таких как Э. Гранадос, И. Альбенис, М. де Фалья, П. Сарасате, Ф. Таррега, А. Сеговия, М.-Л. Анидо.
В восприятии музыки А. Вампиловым существовала явная избирательность и какая-то тайная закономерность — в силу тех же, наверное, причин, что мешают исследователям приоткрыть тайну его драматургии, а театрам — создавать спектакли, адекватные его пьесам. Вероятно, это удел больших художников. Так, например, он боготворил Моцарта, причем воспринимал его в целом, как художественное явление. Слушал и знал “Свадьбу Фигаро”, “Дон Жуана” (часто напевал “Арию с шампанским”, “Мальчик резвый…”, арию Лепорелло, сцену Церлины и Дон Жуана), симфонии — соль-минорные (двадцать пятую и сороковую), “Юпитер” (сорок первую), двадцать первый фортепианный концерт, некоторые из скрипичных и фортепианных сонат и, конечно же, “Реквием”. Слушал сосредоточенно, редко комментировал услышанное, ограничиваясь краткими репликами.
Другое дело — Бетховен. Отдельные его произведения вызывали эмоциональное возбуждение, вообще не характерное для Вампилова. Главное место среди бетховенских опусов, без всякого сомнения, занимала девятая скрипичная соната (“Крейцерова”). По собственному признанию Вампилова, соната сразу же потрясла его своей страстностью, силой темперамента.
Из фортепианных сонат Бетховена Вампилов выделял восьмую (“Патетическую”) и четырнадцатую (“Лунную”), из фортепианных концертов — третий (все пять концертов вышли тогда в блестящем исполнении Э. Гилельса с оркестрами К. Кондрашина и К. Зандерлинга. Играл на гитаре популярную пьесу “К Элизе” и выразительно аккомпанировал “Шотландскую застольную”.
Из отечественных композиторов, чьи произведения любил Вампилов, первым, бесспорно, был Михаил Иванович Глинка. Долгие годы творчество основоположника русской национальной музыки было чуть ли не главным объектом официальной пропаганды, а после пресловутого постановления сороковых годов — чуть ли не канонизировано. Казалось, это могло стать помехой в отношениях к нему Вампилова, который вообще не принимал официоза, тем более если это касалось творчества.
“Визитной карточкой” Глинки, вершиной его лирики Вампилов считал “Вальс-фантазию” — маленькую “поэму о вальсе”, жемчужину элегического жанра и вместе с тем эталонного (наряду с “Камаринской”) произведения в истории русского симфонизма. Саня недурно играл фрагменты из него, а при прослушивании выделял — то фразой, то выразительным жестом — изящный эпизод, дважды повторяющийся перед последним, заключительным проведением основной темы вальса. Таким же местом в “Арагонской хоте” была первая тема побочной партии (с форшлагами), проводимая кларнетом, затем гобоем.
Особо следует остановиться на испанских увертюрах Глинки, которым Вампилов отдавал предпочтение, сравнивая их с той же “Камаринской” или с музыкой к “Князю Холмскому”. Вообще “испанская тема” — загадка Вампилова. Действительно, “откуда у парня испанская грусть”? Скорее всего, ее истоки — в ранней юности, когда впервые в его руках ожила гитара, а нотные строки самоучителя и популярных сборников, где печатались пьесы испанских авторов, превращались в колоритные мелодии и причудливые ритмы. Первый акт творчества не только приносит радость, но и формирует пристрастия…