Вампиры — дети падших ангелов. Танец кровавых маков.
Шрифт:
Девушка взирала на его спокойное, лишенное эмоций лицо и ей было страшно. Ужас, точно лед, сковал тело, она не могла вздохнуть, а внутри вместо огня гнева царила какая-то непонятная горькая пустота. Пару секунд назад Нев была жива, еще чуть раньше даже разговаривала с ней, а теперь была сломана и жалким комком втоптана могущественной ногой в песок. Девушке казалось, что похожее чувство безысходности она испытывала много-много лет назад, а ведь на самом деле совсем недавно — зимой, когда нашла свою бабушку мертвой. Мерзкое осознание, что ничего никогда уже не изменить, ощущение бессмысленности
Катя не могла до конца осмыслить, что это она сидит на песке, почти у самой воды, вцепившись в него пальцами и смотрит на фигуру, облаченную в пурпур, с разметавшимися по плечам седыми волосами.
Создатель нашел взглядом заточенный Лайонелом кол, написал им что-то на песке перед входом в пещеру и воткнул в черный, засыпанный песком комок.
Когда Цимаон Ницхи подошел к воде, Катя послушно поднялась и позволила взять себя за запястье.
Губы Создателя брезгливо искривились, а желтые глаза стали ярче, он провел сухими пальцами по ее щеке, словно стирая грязь.
— И это мой бес! — с презрением процедил он сквозь зубы. — Боится и пускает слезы.
Старейшина схватил девушку за руку, взял сумку и поволок свою пленницу за собой в воду.
Катя лишь раз обернулась. Хотелось ли ей, чтобы Лайонел вернулся? Нет, этого она боялась больше всего на свете. Раньше девушке казалось, что нет ничего более нелепого, чем когда один из влюбленных покидает другого, довольствуясь лишь мыслью о том, что тот жив и будет существовать где-то на этой земле. А сейчас вдруг с поразительной остротой поняла: если Лайонел умрет, не останется ни единой надежды, что когда-нибудь они вновь будут вместе.
Джинсы и майка отяжелели от воды, шаг за шагом Катя погружалась в воду вслед за Цимаон Ницхи и в голове у нее тоскливо плакала «Музыка на воде» Генделя. Панихида по Нев и по отнятому счастью.
Старейшина как будто что-то искал на дне, всматриваясь под ноги. Наконец, вскинул голову и прочертил перед собой арку, в которую шагнул, потянув за собой девушку. А за ней оказалось чернота и краткое чувство полета… Музыка оборвалась.
Лайонел замер на склоне, глядя вниз на песок у входа в пещеру. «Не смей!» размашисто гласило послание. Орми сидела, обвив крыльями черный комок, счищая языком и коготками с него песчинки.
Молодой человек не заметил, с какой силой сжал горлышко бутылки — та рассыпалась, вонзаясь острыми осколками ему в ладонь. Он резко разжал руку и бутылка с кровью упала в маки, проливая на землю кровь, блестящей змейкой потекшую со склона вниз.
Лайонел бесшумно спрыгнул к Орми и опустился рядом.
Он знал, что в конце концов Цимаон Ницхи их найдет, и плана у него не было ни тогда, ни сейчас.
Летучая мышь подняла на него несчастные влажные глаза.
— Прости, — все, что смог произнести Лайонел. Ему казалось, что, увозя Катю, забирая у Создателя его беса, он рискует только собой. Знал, что каким бы сильным не был гнев Цимаон Ницхи, тот не причинит вреда своему драгоценному бесу.
Ледяной взгляд устремился на горизонт. Молодой человек подавил вздох. О проводниках
«Отец не прощает предательства», — сказала Орми, проводя когтем по сломанным крыльям сестры.
Лайонел поднялся и, схватив сделанный им кол, переломил его двумя пальцами как веточку. Он-то знал — не в прощении дело. Еще несколько месяцев назад он поступал ничем не лучше, убив кошку, что-то значившую для Кати. Так он поступил бы и с пауком Анжелики, если бы захотел сделать ей больно. Ни он сам, ни Создатель не убивали тех, кто слаб, чтобы самоутвердиться, а делали это с одной целью — манипулировать теми, кому дороги эти слабые существа.
Молодой человек медленно двинулся вдоль воды. Он всегда знал, что любовь — это слабое место, уязвимость, которой кто-нибудь обязательно воспользуется.
«Не смей! — крикнула ему вслед Орми, следуя за ним и таща за собой тело Нев. — Не смей оставлять меня, полагая, что так мне будет лучше!»
Лайонел обернулся, глядя на маленького черного дракончика с тремя рожками, сердито сверкающего черными бусинками глаз.
— Я пойду один, — тоном, не терпящим возражений, произнес молодой человек.
«Как бы не так», — зашипела Орми, обнимая за шею Нев.
— Ты со мной не полетишь, — повторил он.
Орми долго молчала, потом неожиданно спросила: «Ты выкопаешь могилу для Нев?»
— Нет, — покачал головой молодой человек. — Ее больше нет, вряд ли я способен передать, как мне жаль! Но если ты полагаешь, что я потрачу хотя бы секунду на все эти глупые человеческие обычаи, ты ничего так и не поняла про меня за наше знакомство! — Он отвернулся и зашагал прочь.
«Ошибаешься. Я поняла больше, чем тебе бы хотелось! — догнали его слова Орми. — Бросаешь меня, потому что боишься потерять, как потерял Нев. Только, Лайонел, тебе ли — эгоисту до кончиков ногтей не знать, прогонишь меня сам, или я погибну рядом с тобой — все одно — потеря».
Лайонел остановился и, не оборачиваясь, сказал:
— И все-таки разница есть. Эгоист разыщет тебя, когда решит свои проблемы. Эгоист не хочет терять тебя навсегда. — И, не дожидаясь ответа, он покинул берег, заставив маки на склоне закачаться от ветра.
Молодой человек пересек поле, а когда принялся раздеваться, складывая одежду в пакет, почувствовал привычную тяжесть на плече. Когти мыши впились в обнаженную кожу.
Лайонел повернул голову и встретил упрямый взгляд черных глазок.
«Я твой проводник, — заявила Орми, — так и должно быть. Все мои дороги ведут домой — в Тартарус».
— Ты уволена, — фыркнул молодой человек. Мышь кольнула его когтем в шею.
— Тогда не сочти за наглость, верни меня владельцу.
Лайонел оторвал маленький острый коготь от себя и ненадолго задержал его в пальцах. Мышь внимательно смотрела на него. Она не просила, не требовала, для себя она все решила. Как и в тот раз, когда вместе с Нев покинула Тартарус вместе с ним.
— И чего только ты ко мне привязалась, — недоуменно вскинул он бровь. — Скольких вампиров ты с сестрой сопровождала в город старейшин!