Вампиры — дети падших ангелов. Танец кровавых маков.
Шрифт:
— Когда звук ее голоса стих, я вновь посмотрел назад, но там уже никого не было. Посреди дороги лежали лишь грязные тряпки, в которые она укутывалась. Я вернулся на то место и в ворохе окровавленных одежд нашел сердце, все еще живое и бьющееся. Мои товарищи разбежались, а я остался, нашел палку, обломал ее, сделав острой, и воткнул в сердце. А из него, как из драного мешка, поднялся рой мух, облепивших меня с ног до головы. Сколько не хлопал я по своему прекрасному лицу, рукам, телу, пытаясь согнать их, они сидели крепко-крепко, как намертво приклеенные. Я давил их, мои пальцы вечно были мокры и воняли от слизких внутренностей, но ничего не помогало. Я ушел из родного города и странствовал в основном ночами, чтобы не видеть других людей.
Старейшина закряхтел.
— Спустя сорок лет, в одну лунную ночь мимо меня прошел человек. Мухи все разом взмыли, оставив меня, и полетели за ним. Он велением руки послал их мимо себя, как будто ничего естественнее и быть не могло. И я упал перед ним на колени, умоляя позволить мне пойти с ним. Он позволил, но прежде сказал, что никогда в жизни не видел кого-то более уродливого. Выслушав мою историю, он дал мне имя «Наркисс». И вот я тут. — Из рукава показался скрюченный белый палец, похожий на птичий, с длинным желтым ногтем, который исчез в капюшоне. — До сих пор чувствую щекочущее тепло прикосновений их цепких лап на своих губах.
— Та девушка наложила на вас проклятие? — с благоговейным ужасом прошептала Катя, не замечая, как близко наклонилась к старейшине.
— Я, конечно, долгое время так думал. Пока Создатель не объяснил мне: не было никакой девушки. «Уродина», что посмотрела на меня однажды, — это я сам.
Катя нахмурилась.
— Разве вы не сказали чуть раньше, что были очень красивы?
Нарикисс посмеялся.
— Что есть внешняя краса, если внутри живет урод? Не было девушки, ничего не было, только я и мухи из моего сгнившего сердца. Люди склонны много думать о следствиях, забывая искать причину. Люди подменяют истинные причины, кроющиеся внутри каждого, иными, чтобы не поколебать собственную любовь к себе.
— Вы все это знаете, но… но ведь вы не изменились в лучшую сторону? — изумилась девушка.
— Нет, — спокойно подтвердил он. — Осознание собственных ошибок далеко не всегда приводит к желанию их исправить.
Катя недоверчиво хмыкнула.
— Извлечь жизненный урок, это, конечно, немало! Но и не достаточно много, если тот, кто его извлек, не применил полученные знания на практике! В чем тогда вообще смысл?
— Смысл… — Наркисс откровенно расхохотался, отчего его капюшон заколыхался из стороны в сторону.
Девушка сконфуженно ковырнула носком туфли кровавый песок, и поскольку старейшина так ничего и не сказал, спросила:
— А вы тоже хотите, чтобы наступил День Искупления?
Он ответил быстро, но Катя все же уловила его заминку.
— Да, — произнес он и, точно для пущего веса, прибавил: — Несомненно.
После чего поднялся и зашагал к выходу из сквера. Обиженная и раздосадованная тем, что он даже не попрощался, Катя крикнула:
— А красота — это порождение сатаны? Наркисс остановился и, не оборачиваясь, произнес:
— А чье порождение сатана? — и, посмеиваясь, пошел дальше.
Посреди комнаты стояла тонкая бледная девочка с белыми, как снег, волосами и огромными фиалковыми глазами, одетая в детское розовое платье с оборочками.
Катя сидела перед ней на корточках, пристально глядя в глаза.
Йоро находился рядом, крепко держа Киру за руку. Олило с Вильямом разместились на кровати.
— Ты понимаешь, — мягко начала Катя, — нам просто необходимо знать…
Девочка помотала головой. Если она и понимала, то помочь им явно не собиралась. И несколькочасовые уговоры ровным счетом ни к чему не привели.
Катя протяжно вздохнула и, как попугай, в сотый раз повторила:
— Я бес?
Йоро отвернулся. Девушка подозревала, ему было тяжело смотреть на пытки его любимой.
С тех пор, как Киру привели в Тартарус, она не сказала и десяти слов, все больше отмалчивалась. Не поведала ни о том, как обращался с ней Павел Холодный, ни о том, что чувствует и чего хочет. Катя догадывалась, нуждалась девочка сейчас в одном: чтобы ее все, пожалуй, кроме Йоро, оставили в покое. Но поступить так — означало не узнать ничего нового и продолжать жить в мучительной неизвестности.
— Кира, — вмешался Вильям, поднимаясь с места и прохаживаясь по комнате: — разве нельзя как-нибудь ответить, не боясь, что судьба от этого сильно поменяется?
Девочка неожиданно яростно посмотрела на него.
— Вам кажется, я не хочу говорить из-за глупого упрямства, но если бы вы только видели то, что вижу обрывками я… — Она умолкла, с отчаяньем перевела взгляд на Йоро, точно прося помощи.
Оборотень, в свою очередь, умоляюще посмотрел на Катю.
— Не заставляй ее.
Если бы это сказал кто-то другой, девушка даже не подумала бы прислушаться, но его слова подействовали. Катя резко выпрямилась и, ничего не говоря, выбежала из комнаты. Она пронеслась по коридору, свернула на лестницу, ведущую в тронный зал. И проигнорировав то, что гером преградил ей дорогу, ворвалась в круглый зал.
— Вы должны запросить аудиенцию! — крикнул слуга, но девушка уже стояла перед сидящим на троне Создателем.
— Я думаю, вы ошиблись во мне, — скороговоркой выпалила она. — Мы должны как-то проверить!
Цимаон Ницхи, подпирая голову рукой и задумчиво взирая на нее, приподнял брови. Тогда она пояснила:
— У вампиров встречаются самые поразительные способности, среди них наверняка есть те, кто могут предсказать будущее! Нам бы только узнать чуть-чуть, немного вперед!
— Известно ли тебе, что в мире почти не осталось вампиров с даром прорицания? — скучающе поинтересовался Создатель.
Катя растерянно покачала головой.
— А почему?
— Ценность будущего в его таинстве.
— О-о-о, — закатила глаза Катя. — Это ничего не объясняет!
— Когда я прожил на земле триста лет и невыносимо устал, — начал он, растягивая слова, — я собрал вокруг себя каких только можно прорицателей. Единственный вопрос, который я им задавал, это: «Когда?»
Тех, кто говорил, что нескоро, я в ярости казнил, тех, кто отказывался предсказывать, я казнил, тех, кто солгал мне, пообещав скорое освобождение, я казнил. — Цимаон Ницхи уставился куда-то в пространство, на ярких янтарных глазах появилась поволока: — Милая, понимаешь, я не хочу знать «когда», я просто хочу верить, что это случится скоро.