Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной
Шрифт:
И больше я не искала корни дерева, в котором запуталась некогда моя птичка. Я бродила по улицам неведомого города, слушала их непонятную речь, смотрела на надписи на непонятном языке. А однажды встретила деву. Похожую на себя. Волосы, правда, светлее, но тоже слишком короткие, чтоб заплетать их в косы. А вот лицо… ну, не мое, конечно, но восточных черт там не было ни одной, чистейший «человек запада». И она тоже не понимала их язык. И надписи в огромной карте не понимала. Пыталась спросить у местных — а они не понимали ее. Я, правда, тоже ее не понимала. Но не очень этому удивилась, мир, все же, другой.
А дальше мы бродили с
Лоу навестил меня через несколько дней. Внимательно выслушал мой восторженный рассказ о мире без вампиров, где те, кто у нас дикари, создали цивилизацию, ничуть не уступающую Стране Людей, а то и превосходящую ее. Помолчал. Подумал.
— А их письменность, Ларис, она на что похожа? — спросил, наконец, осторожно.
— Не знаю, — пожимаю плечами, — на нашу не похожа, на вашу тоже. Знаешь… как будто квадратики незамкнутые, а внутри много всяких черточек…
— Квадратики? — переспрашивает он. Вновь молчит задумчиво. Потом решается, — пойдем, покажу.
В своем кабинете в одном из шкафов достает из под книг коробку. А из нее — умотанный вампирской пленкой небольшой керамический диск. Темный, выщербленный, явно очень старый. Сантиметров пятнадцать, от силы двадцать в диаметре. Широкий, правда, и тыльная сторона не ровная, словно отколот от чего. Но все это замечаю уже потом, после. Первым делом в глаза бросается главное: надписи. Те самые квадратики. Незамкнутые. Ими вся лицевая сторона заполнена.
— Это… что? — смотрю оторопело.
— Это? Украшение крыши одного древнего дворца, построенного некогда для прекрасной принцессы.
— Какого дворца? — не понимаю его. — Какой принцессы, где построенного?
— В городе на берегу Великой Реки. Сейчас он называется Арака. А уж как называли его люди две тысячи лет назад — история не сохранила, — спокойно поясняет мне Лоу. — А про принцессу — это так, сказка. Для тех, кто все еще мечтает о принцессах…
— В Араке? То есть здесь, рядом совсем. В ваших землях… — переполнявшая меня несколько дней радость от находки «нового мира» рассеивается, словно дым. — И ты понимаешь, что здесь написано? Можешь прочесть?
— Да, — кивает Лоу. — Это благопожелания. Стандартные. Такими дисками вся крыша по периметру была увешана. Века радости без горя желают, мира на десять тысяч лет…
— Погоди, — что–то смутно знакомое припомнилось. — «Века радости без горя»… Анхен еще сказал, что они в дурдоме разве что… Ты меня тогда… у Анхена… на этот диск выменять собирался!
— Когда? — искренне удивляется он. — Не припомню.
— Давно, в Стране Людей еще. Я тогда у Анхена секретаршей работала, а ты пришел за чем–то, — события уже почти двухлетней давности вдруг встали перед глазами так ярко. Светлогорск, университет, приемная светлейшего куратора. И насмешливый красавец вампир — мой злейший враг…
— А, да, было, — припоминает Лоу. — Только не собирался я ничего. Так, подразнить. Смешные вы тогда были. Оба.
— Правда? А мне смешно почему–то не было.
— Ну, ты у нас вообще девочка серьезная, — кивает мой собеседник. — А что до надписи… ты ведь и сама уже поняла. Нет никакого «другого мира». Это один из местных языков. Одного из местных народов. На то, что осталось от «дворца принцессы» можем завтра слетать взглянуть. Он, кстати, примерно того же времени, что и склеп. Вот и посмотришь на остатки «дома живых» после «домика мертвых», думаю, не безынтересно будет… А дисков там таких еще много валяется. Они штампованные, все как один…
— Да нет, спасибо. «Домика мертвых» было достаточно. Основные культурные парадигмы я уже оценила, — я потерянно сижу на его стуле за рабочим столом, вглядываясь в значки хоть и чуждой, но не такой уж, оказывается, чужой письменности.
— Умными словами ругаться заканчивай. На профессора похожа станешь, — ворчит на меня вампир, но я не слишком обращаю внимание.
— Так что же я тогда вижу, Лоу? Что мне снится?
— То, что ты и заказывала. Мир без вампиров. То, каким был бы мир, не появись в нем мы. Этот мир. Ничего запредельного.
— Наша несбывшаяся реальность? Так разве бывает?
— Во сне — бывает все, он существует по своим законам. А чтоб понять, каким законам подчиняется твоя птичка, мне надо поймать хотя бы одну свою. Я не шаман, Лара, я коэр, это немного другое, — он вновь задумчиво замолкает. — А знаешь, может и не «несбывшаяся». Может — будущая реальность. То, каким станет мир, когда вампиры уйдут… Или вымрут. Понимаешь, шаманы перемещаются меж пластами реальности. Может, им и время подвластно? Птичка — она проводник, но куда она несет твою душу?.. Я действительно не знаю, Ларис…
Я не знала тоже. Но больше в «ту реальность» я не ходила. Слишком больно, если это несбывшееся. А та девочка была слишком «я». Другая я, рожденная в совсем другом мире, приехала в эти края, чтоб изучать древность не мертвого, но живого народа. Не деградировавшего с тех далеких времен, а наоборот, поднявшегося к вершинам… Это не будущее, это сейчас. Было бы, если бы… Что толку смотреть на это?.. Я не хотела в мир, которого нет, я хотела в реально существующий…
Анхен спал, когда птичка вынесла меня к нему в очередном моем сне, и я осталась. Никуда не полетела дальше. Примостилась на кровать, и долго смотрела на его лицо. Спокойное, безмятежное. Вспоминала. Ту нашу встречу с Лоу у него в приемной, и как Анхен невозмутимо присел на край моего стола, словно отгораживая меня от своего нахального друга, предлагавшего ему «за девочку» обломок древней черепицы… Ту нашу жизнь, что не сбылась, как не сбылась жизнь тех, что желали друг другу десять тысяч лет мира…
Прилегла рядом, обнимая его, обволакивая, все мечтая о безумном «если бы». И сама не заметила, как оказалась уже в Светлогорске. Мой город, мой дом, мой мир. Город, где все началось, и ничего уже не осталось… Только улицы, только дома, только люди. Жизнь, в которой нас уже нет… Жизнь, в которую так хотелось вернуться…
То лето запомнилось плохо. Оно было заполнено призрачными блужданиями по Стране Людей, безмолвными беседами с Анхеном, начинавшимися с невысказанного «а помнишь…», горами изведенной бумаги, на которой я пыталась изобразить нечто призрачное, ускользающее, будто живую жизнь, вновь оказавшуюся мне недоступной. Визитами Лоу, который, глядя на мои рисунки, уже начал покупать мне холсты, чтобы я «создала уже картину из всех своих эскизов».