Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной
Шрифт:
— Лоу! — с трудом перекрикиваю звук, с которым настольная лампа переезжает на новое место — в корзину для мусора. И ведь за что? Была еще молода. — Что без тебя тебя женили — это, конечно, печально. Но я спросила, как ее самочувствие?
— Да плохо все, — выдыхается внезапно, как и вскипает. Опускается на диван, возле которого в этот момент стоял. — Кровь ей переливали. Полностью. Лирин дал. Моя не подошла…
— Он для нее на все готов, да? — тихонько присаживаюсь рядом. — Даже танцевать с едой…
— Даже рискнуть
Не понимаю. И он поясняет:
— Я не верю, что он забыл о ней в тот вечер. Или не почувствовал, как ей плохо. Но он удрал первым, ловко завладев вниманием общества. Заставив всех удирать за ним, пряча глаза и не особо глядя по сторонам.
— Думаешь, специально?
— Не знаю. Удачно. Вынудив меня сочетать несочетаемое, расставлять приоритеты… Дракос, я год почти вытягивал тебя из Бездны. И тут появляется какая–то девчонка, из–за которой все едва не пошло прахом!.. Или пошло уже? Не знаю… — он устало закрывает лицо руками, уперев локти в колени.
— Перестань, — кладу руку ему на плечи. — Ты мне в любви не клялся.
— Да какая любовь? — нервно передергивает он плечами. И продолжает со вздохом, уже спокойнее, — что ж вам, девчонки, любовь–то под каждым кустом мерещится? Я заботится обещал, помогать, поддерживать… А сам пожертвовал тобой ради нее…
— Да прекрати ты молоть ерунду! Ничем ты не жертвовал. Я сама ей решила помочь. И я не жалею.
— Сама, да, кто ж спорит. Вот только если бы я не хотел, чтобы ты так решила, ты и не узнала бы, что вообще чем–то можешь помочь.
— Но ведь могла, и помогла, и…
— И лучше все равно никому не стало! — он вновь вскипает. — Я только напрасно мучил тебя, себя, ее… Я даже кровь не могу ей дать, она не подходит!.. Ничего не могу! Что ни делаю, все…
— Перестань, не надо. Все не так. Ты скажи лучше: перелили, и что? Ей лучше? Она скоро поправится?
— Да поправилась уже, считай, — и вновь устало спокоен. — Она ж вампирка. До утра оставили понаблюдать — так, на всякий случай. Ну и Лирин, конечно, с ней, — и море сарказма в голосе. — Он же у нас герой! Спаситель!
Это ревность или мне опять «под кустами» не то мерещится? Но сказала совершенно искренне:
— А она все равно совсем его не замечает…
— Да, — соглашается Лоу. Опять спокойно и безнадежно. — Как моя мать когда–то. Отец был готов для нее на все, и не только готов, он и делал для нее все: мыслимое, немыслимое. Она пользовалась и не видела. Ей был нужен только авэнэ… — вздыхает. — Ну а этой нужен коэр. Опальный, седовласый и романтичный. Лиринисэн для нее слишком прост. Недостаточно возвышен, недостаточно изящен. Рядовой, а ей нужен уникальный. Чтоб и Древний, а молодой, чтоб из высшей элиты, а общался с простым народом…
— Она просто в тебя влюбилась.
— Она просто меня придумала., — он устало трет лоб ладонью. — Пойдем спать, уже поздно. А поутру к нам спикирует твоя подружка, и мир опять станет безумным.
Мир стал безумным гораздо раньше. Еще во сне. Лоу спал беспокойно, метался. Но в сны свои меня не звал. Да я, если честно, и не стремилась. Я вновь оказалась у Анхена, хотя вовсе туда не собиралась. Но, видно, от таких полетов меня могла спасти разве что жизнь, полная положительных эмоций, какой она была у меня в первые дни, а может, и неделю на раскопках. Но чем меньше радовала реальность — тем сложнее мне было удержать себя в ней.
И я вновь у Анхена, призрачной тенью. Только он не один, он меня не ждет. В его доме полно гостей, дом сочится шумом и светом. А хозяин даже ни с кем из них не в постели. Он играет. Ну, скажем, в бильярд. Нет, игра там другая, вот только название мне не известно. А шары в ней присутствуют. Так что будет бильярд, в самом деле, не в названии суть.
Игроков только двое, еще несколько смотрят завороженно. Словно сделали ставки. Или, напротив, ставки сделаны были на них. Анхен целится. Долго–долго–долго. Бьет. Промазывает. И отказывается продолжать.
Выходит из комнаты, не слушая возражений. Идет сквозь гостей, не глядя, куда–то прочь. Я подаюсь было за ним, но останавливаюсь. Куда я? Зачем? Он уже не часть моей жизни. Он мне не нужен, он меня забыл. И я забыла, это просто птичка. Меня выносит к ней, но дальше я свободна. Могу идти, куда хочу.
Куда? Домой, к родным? Там ночь, они все спят. В степь, где меня никто не ждет? Наверно, глупо. Чуть постояв среди толпы гостей, разворачиваюсь и бреду прочь. Просто в сторону, противоположную той, куда стремительно ушел хозяин дома.
Коридоры, повороты, какая–то лестница. И я спускаюсь все вниз, вниз, вниз. Там тьма, пустота, коридоры, и снова лестницы. Огромные пространства, занятые непонятного вида агрегатами. Пыль, запустение. Никого нет, ничего из этого не работает. Снова лестница, пыль, тьма, коридоры. Пустые залы, где даже оборудование снято. И дальше, ниже, ниже…
Огромная башня пуста и заброшена. Лишь на самом верху — свет, музыка, жизнь. А внутри пустота. Здесь давно ничего не осталось. Но я все брожу в мертвом чреве огромной башни, все ищу там что–то и никак не могу найти. Ничего. Здесь вообще ничего нет. Пустота. И я, кажется, заблудилась.
И только проснувшись под утро, усталая, измученная бесконечным блужданием, вспоминаю, что это же был мой сон. А значит, для выхода мне вовсе не требовалась дверь.
Утро начинается с Ринки. Здоровая, бодрая, веселая она влетает к нам в шатер, едва не сбивая Лоу с ног.
— С добрым утром! — она смотрит на него с обычным своим восторженным обожанием, и кроме него, похоже, вообще никого и ничего не замечает. Меня так точно. — Я хотела сказать спасибо. Я жизнью тебе обязана, я…