Вампиры девичьих грез
Шрифт:
Поговорили, здорово.
— Мама, я не буду ужинать, я спать хочу. Правда не буду.
— Нет, Лариса, перестань. Я не буду ругаться. Тебе правда надо поесть, где организму силы брать, сама подумай. Вот и доктор сказала…
— Доктор?
— Ты не помнишь? Приходила доктор из больницы, осматривала тебя. Принесла лекарство. Светлейший Анхенаридит ее попросил…
— А разве… я думала, он сам…
— Сам что? — не поняла мама.
— Ну, лекарство вам принес. Оно ж вампирское.
— Ларис, ну ты как ребенок. Вот тебе сам Великий будет лекарство приносить! Мы его с того дня и не видели! Приходила доктор. Светлейшая Ева, не помню фамилию. Спокойная такая, уверенная. Пожилая. Все про внуков своих нам рассказывала. Проказники они у нее.
— Ремнем по заднице от светлейшего Анхенаридита?
— Лара, ну как ты можешь, они же дети! Не смешно!
— А мне как не смешно, ты б знала.
— Я понимаю, доченька, понимаю. Когда ты обижаешь вампира, это очень горько. Но ты ведь все поняла, и больше никогда-никогда так не будешь, ведь правда? — мама смотрела мне в глаза так искренне и с такой надеждой, что я сказала ей да. И даже отправилась ужинать. Мы с ней все равно никогда не поймем друг друга.
Экзамены я сдала. Один на четыре, другой на пять. Или один на пять, а другой на четыре. Тупо не помню. Даже что за экзамены были — уже не скажу, все словно в тумане видится. Мысль только одна билась: не думать, не думать, не думать. Не вспоминать. Не было. Быть не могло. Приснилось.
Но если вампира в черном мне еще удавалось изгонять из моего сознания, то светлый образ того, кого можно было звать просто Анхен, на все попытки от него избавиться вот разве что язык мне не показывал. Я видела его во сне. Я видела его даже не во сне, в любое время, в любом месте, с широко открытыми глазами. Анхен, Анхен… Почему ты умер, Анхен? Почему тебя больше нет?.. «Но если я войду — и Вас нет, где мне искать Вас? Может быть, и нигде уже нет…» [2] Цитата в голове вертелась, а вот откуда — вспомнить не могла. Кто это написал? Некрасивая, но невероятно яркая женщина, страстно и бесконечно влюблявшаяся во всех — мужчин, женщин, литературных героев? Или это написала мне в одном из своих писем Лизка, творчество этой поэтессы знавшая едва ли не лучше самой поэтессы, и писавшая сама под сильнейшим ее влиянием? Вся наша школьная переписка просто пестрела цитатами, и не всегда они были в кавычках. Да, мы переписывались. Сидели за одной партой, и переписывались. Писали друг другу длинные письма на четырех — шести листах, обо всем, что только приходило в наши юные головы: о любви и смысле жизни, о долге и предательстве, и, конечно, обо всей прочитанной литературе… Я спросила бы Лизку. Вот просто позвонила, и спросила бы сходу, не вдаваясь в подробности. И Лизка бы мне ответила… Но Лизка ушла от меня — ее убили, выпили до дна: всю ее любовь, всю ее мечту… Вот он, кстати, и выпил. Подсунув мне вместо нее — себя. На образовавшуюся пустоту, на безысходную боль утраты — себя. Чтоб тоже дарить мне боль, так, что сразу и не поймешь подмены. А потом тоже ушел. Его «смелый эксперимент» провалился, он не сумел меня подчинить. Привязать — сумел, да, мастер. А вот подчинить… Вот и ушел, нет — так нет, чего и время терять. А я осталась…
2
М. Цветаева. «Дневниковая проза. Письмо в тетрадку». Неточная цитата.
А то чудовище, что заходило на днях поздравить с Новым Годом… Я его даже ненавидеть не могла. Ненавидеть можно… что-то конкретное, осязаемое, что ли. Осознаваемое. А события той пятницы я осознать была просто не в силах. Не влезало оно мне в голову, не помещалось там. Потому как такого — не бывает. Невозможно. Просто не может быть. Вампиры — не такие. Анхен — не такой. Нет, он вампир, и гад, и жестокий, бесчеловечный убийца. Но не так, не такой, нет! Одно дело убивать ради еды — мы сами убиваем ради еды, даже если просто покупаем мясо в магазине. А потом цинично везем детей в деревню погладить коровку. Здесь — чем мы лучше? Тем, что коровы неразумны? Коровы, готова поверить, так не считают. Но надругаться?! Причинять боль, унижать, калечить?! Это не он. Нет, Анхен умер. Вот в ту Новогоднюю ночь навернулся с крыши головой об асфальт, и умер. Ну и пусть у любого вампира от такого падения даже синяков не останется, даже если его спящим сбросить, и он взлететь не сможет. Умер, нету, кончился! А это — это уже не он.
А потом мне позвонил Петька. Самоуверенный и беззаботный, словно мы и не ссорились.
— Признавайся, что ты делаешь в каникулы, — потребовал сходу.
— Дома сижу, — пожала плечами. Плачу, мысленно уточнила.
— Отменяется «дома сижу», — отрезал беспутный друг моего бесшабашного детства. — Мы с тобой едем на горных лыжах кататься!
— К-куда мы едем?! — я аж поперхнулась, и просто загнулась от гомерического хохота. — Петя, — с трудом выговорила сквозь смех, — ты меня извини, конечно. Но мне сейчас нагнуться больно шнурки себе завязать, а не то, что…
— Ой, Лара, да ходи в развязанных! — Петьку было не затормозить. — Слушай, там шикарнейшая турбаза, туда попасть вообще нереально, народ с лета записывается! А мне совершенно случайно свалилась в руки путевка, знакомые поехать не смогли, за полцены отдали, лишь бы не пропала. Поехали, Ларис! После экзаменов развеемся. Ну, ты же любишь лыжи.
— Петя, я люблю лыжи. Обычные, не горные. На горных я в жизни не стояла, да у меня их и нет. И денег, чтобы их покупать — тоже нет. И ты прослушал главное: я повредила спину. Мне больно даже нагибаться. Лыжи, тем более горные, для меня сейчас — за гранью добра и зла, настолько не мой вид спорта.
— Как повредила спину? — о, Петерс меня услышал. — Сильно? Ты лежишь? Что врачи говорят?
— Не сильно, но болезненно. Хожу, вон, на экзамены ж ходила. А врачи говорят, что до свадьбы заживет. Правда, если сама я до этой свадьбы доживу. А вот чьей свадьбы — не уточняют.
— Тогда кончай меня пугать и придумывать отговорки. Тем более тебе стоит ехать. Горный воздух он того, целительный. Не можешь на лыжах — не надо, там и без них найдется, чем заняться. И, кстати, их покупать не надо, там прокат есть.
— Петька, я не хочу, правда, — какие лыжи, какие турбазы? — И вроде ж ты там себе уже нашел кого-то на Новый год, так вот почему бы тебе с ней и не поехать?
— Ну, как нашел, так и потерял, — отмахнулся Петерс. — Ты в Новый год, помнится, тоже не скучала. На то и праздники. А теперь мы едем с тобой расслабляться после тяжелой сессии.
— Нет, Петька, спасибо, конечно, но без меня.
— Нет, Ларка, всегда пожалуйста, но только с тобой. Ты даже не представляешь, в какое место я тебя зову! Да я ж тебя даже в свадебное путешествие не смогу отвезти никуда, где будет хоть отдаленно столь же шикарно!
— О, так мы в свадебное путешествие? Так чего ж, может сразу и распишемся вот где-нибудь по дороге?
— Распишемся. На придорожном столбе. «Здесь были мы». И рожицу нарисуем. Кончай хандрить, отказа я не принимаю!
В общем, если и не было в тех горах алмазов… ну и далее по тексту. Видно, что-то я сказала тогда на Айдуе, что позволило ему сейчас действовать решительно. Он и действовал. Заявился к нам домой, уговорил маму, папу. И, несмотря на все мои «не хочу», меня в два дня собрали и едва ли не силой запихнули в вагон.
Турбаза называлась незамысловато — «Горная долина». На станции нас (и не только нас, разумеется) встречал автобус, который потом долго петлял головокружительными серпантинами, увозя куда-то ввысь и прочь от малейших признаков цивилизации. А потом мы приехали на место, и я поняла, что ошиблась. Это я просто не знала раньше, что такое цивилизация. И уж турбазой это именовать было ну никак не правильно.
Шикарно? Роскошно? Наверное да, и еще даже более чем. Швейцар у двери, носильщик, портье, предупредительно выдавший нам ключи. Просторный, богато отделанный холл. Я себя почувствовала не то дочерью президента, не то самозванкой, которую перепутали с дочерью президента. А тут оказалось, что у нас еще и номер люкс забронирован.