Вампиры девичьих грез
Шрифт:
— Белых коней не бывает, — авторитетно заявила Варька. — Зря мечтала.
То-то я гляжу, ко мне вместо принца на белом вампир на черном подъехал. С конями, оказывается, накладка.
— Как же не бывает, я в цирке сама много раз видела, — не спешу соглашаться с ребенком.
— Они не белые, они серые. Коней белой масти не существует! — Варька стоит на своем.
— Почему же они серые, если они белые?
— Потому что! У них шерстинки есть черные, просто их меньше белых, и издалека не видно.
Вот уж точно. Шерстинки есть.
— Варька, а бывают лошади-оборотни?
— Как это? — поразился ребенок.
— Ну, вот она вся такая белая с невидимыми шерстинками, а потом вдруг раз — и черная вся. Теперь ты черные шерстинки видишь, а белые нет.
— Что за чушь! — возмущается Варька. Еще бы, лошадок ее оклеветали.
— А у вампиров бывает. Запросто, — говорю уже скорее себе, чем ей.
— У вампиров нет шерсти, — не понимает меня художница.
— Нет, — соглашаюсь я. — И без нее как-то справляются.
А ночью мне снится Анхен. Белый. Черный. Добрый. Злой. Любящий. Ненавидящий. Дарящий жизнь. Обещающий отнять. Мне снится запах его лилий, одуряющий, тошнотворно-сладкий запах лилий. Ну как может быть «чистым» цветок со столь невыносимым запахом? Какой вампир это выдумал? Страдавший насморком?
Просыпаюсь измученная, разбитая, с головной болью. В комнате душно, но лилиями не пахнет. И откуда взялся запах в моем сне? Собираюсь и еду в больницу. Суббота, чтоб ее. Уход за хирургами.
Ну а дальше — с разбегу, с размаху, сразу — встречаю его. Нет, сначала все так, тихо-мирно: одногруппники, лекция в стылом нашем подвальчике (блин, ну весна же, тепло на улице, солнышко, а здесь все так же холодно и промозгло, даже кофту из дома таскать приходится). А потом лестница, и мы поднимаемся по ней плотной толпой, болтая о своем, о девичьем. И тут снизу на нас накатывает, приближаясь, волна. Незримая волна вампирского обаяния, не ощутить которую — не возможно.
И разговоры сбиваются на полуслове, и даже шаг сбивается, не у меня, не у одной меня, у всех.
— Доброе утро, светлейшие студенты, — глаза светлы, улыбка лучезарна. Догнал. Нет, не спешил, не гнался, скользил, изящно и неторопливо, но так по-вампирски — быстрее всех.
— Доброе утро! Здравствуйте! — все рассыпаются в приветствиях, и взгляды их полны восторга и обожания. А я стою бледнее тени, и сердце почти не бьется, и вижу только пол под ногами. Пусть он уйдет! Ну бывают же в жизни чудеса! Я не прошу о многом, пусть просто уйдет, и все!
— Лариса, зайди ко мне, пожалуйста, — его голос спокоен и нейтрален, ни тепла ни холода, просто вежливость. Это не просьба и не предложение, просто сообщение о том, чем я буду заниматься прямо сейчас.
— Нет! — я в ужасе дергаюсь, наступаю кому-то на ноги, пытаясь пятится.
— Зайди, — он разворачивается и уходит, не вступая в дискуссию, не давя, не приказывая. Вампир. Никогда не сомневавшийся, что его слово — закон, а взмах ресниц — повод возмечтать о смерти.
Ноги ватные, сердце вот-вот вывалится из груди, в лице ни кровинки. Вот как я к нему пойду? Ага, а как я к нему НЕ пойду? Впаяет потом неповиновение его светлейшей вампирской воле и что делать будем? Помирать в страшных муках?
— Лариска, ты что стоишь, он же ждет! — нетерпеливо подтолкнула меня Олеська.
— Ты что, опять что-то натворила? — с подозрением косится Марийка, не забывшая еще, как я его высочайшим соизволением коридоры намывала.
Молчу. Он еще не ушел, он еще на лестнице. Выше нас на пару пролетов, но все еще может нас слышать. Молчу. Одногруппники смотрят неодобрительно. Во взгляде любого — зависть, от сильной до мимолетной. Их бы кто позвал, хоть какой вампир, хоть зачем. А впрочем, не сомневаюсь: вот конкретно этот вампир предпочтительней любого другого. С его-то вниманием, с его-то улыбкой. Они же не знают про шерстинки. Не знают, что белых лошадей не бывает.
Очень долго стою перед его дверью, собираясь с духом постучать и войти. Смешно, но постучать так и не получилось. Просто вошла.
Он сидел за столом, что-то читая и делая на полях пометки. Поднял на меня голову, взглянул спокойно, без эмоций.
— Присядь, — кивает на одно из кресел у противоположной от него стены и вновь углубляется в чтение.
Сажусь. Сердце колотится, в голове все смешалось — стыд, страх. Хотелось бы прибавить — гнев, ненависть, но это не так. Я чувствую себя слабой, раздавленной. Мне стыдно вспоминать, как я вела себя с ним при последней встрече. Как он заставил меня себя вести. И мне страшно: он действительно может сделать со мной все, совсем все. Захочет — заставит любить, захочет — заставит ненавидеть. Или бояться. Впрочем, бояться себя он уже меня научил.
Что ему нужно от меня теперь? Сидит, работает. Весь углубился в свои бумаги. Совсем-совсем обо мне забыл. Не верю, ни на грош. Жду. Ну он же умеет так ждать — камнем среди потока. Я не вампир, конечно, но почему бы и мне не научиться. Жду. Пытаюсь погасить дрожь в руках. Пытаюсь погасить дрожь в мыслях. Ни о чем не думать, ничего не вспоминать, ничего не бояться. Жду. Рассматриваю его лицо, слегка склоненное вниз. Оно казалось мне бесконечно красивым при нашей последней встрече. Он красив? Вот если объективно? Не знаю, не могу объективно. Лицо и лицо. Привычное. Родное.
Родное? Вот, бездна, родственничек нашелся! Понимаю, что он делает. Топит в своей дракосовой ауре. Ждет, когда захлебнусь, проникнусь и перестану трепыхаться.
— Что вы от меня хотите? — не выдерживаю.
Он поднимает лицо от бумаг, скользит по мне спокойным, чуть отрешенным даже взглядом.
— Ничего.
— Так я могу идти? — встаю и делаю шаг к двери.
— Нет, посиди.
— Зачем?! Что, так нравится меня мучить?
— Я ж еще и мучаю, — слегка пожимает плечами. — Слова не сказал, пальцем не тронул… Сама ж хотела меня видеть.