Вампиры Лос-Анжелеса
Шрифт:
Дыхание Рико участилось:
– Они их убили?
– Никто не знает. Они просто исчезли… пффф, и Мавен думает, что “Гадюки” их подстерегли, а потом утащили тела и спрятали где–нибудь. В пятницу пропала девушка Мавена, Анита, а вчера – маленький брат Пауло Леграна, Бенни.
– Боже мой! – прошептал Рико, чувствуя, как сжимается внутри мозга холодный кулак страха. – Думаешь, что они… Мериду?
– Они знали, что это моя сестра. – Луис встал, лицо его было лицом жаждущего крови воина, но тело под жилетом из дешевого пластика под кожу было телом ребенка, сквозь
– Да, они могли ее подстеречь. Подождать в боковой улице, потом захватить. Эти сукины дети могли ее сначала изнасиловать, а тело утащить куда–нибудь.
Живот Рико свело. Ему казалось, что еще немного – и его стошнит.
– Они же могли и убить,– тихо сказал Луис, потом посмотрел прямо в лицо Рико. – Если она мертва, то помог им в этом ты, бастардо! Это ты подставил ее прямо в руки “Гадюк”!
– Но мы ведь не знаем, что с ней случилось! Мы могли бы заявить в полицию…
– А копы тут причем? – заорал Луис. Он дрожал, пытаясь сдержать слезы. – Это дело “Головорезов”, моих братьев. Пошли,– приказал он остальным мальчикам. Они мгновенно поднялись со ступенек. – И надо найти Мавена и сказать ему.
Они пошли вдоль улицы, подпрыгивая, как маленькие бойцовые петухи. Луис вдруг повернулся и ткнул пальцем в Рико:
– Молись, чтобы с моей сестрой все было о'кей! – крикнул он, и тут голос его надломился. – Молись и надейся, парень, вот что я тебе советую! – Потом он отвернулся, и все трое исчезли за углом.
Рико наблюдал, как они поворачивают за угол. Из желудка Рико поднялся комок и застрял где–то в районе гортани.
“Мертва,– подумал он. – Мерида мертва?” Убита “Гадюками”, бандой довольного безнаказанного отребья, панков, которые были еще сосунками, когда он, Рико, уже бегал вместе с “Костоломами”. Поток помоев хлынул на улицу откуда–то сверху. Рико отпрыгнул в сторону, сверху послышался тонкий злорадный смех. Ошарашенный, с кружащейся головой, покрытый холодным потом, он вернулся в своей машине и быстро покинул проклятое гетто чикано.
7.
– Да, это он, тот самый тип,– сказала чернокожая проститутка с тяжелыми чувствительными веками над дикими глазами и ярко–оранжевыми волосами. Она подтолкнула фотографию обратно к лейтенанту Рису. – Я его хорошо запомнила. Пытался прищемить меня на Юкка–стрит. Хотел прикончить. Да, это он самый. – Она глубоко затянулась сигаретой и выпустила дым углом ярко накрашенного рта.
– А он не назвал вам имени, мисс Коннорс? Что–нибудь вроде Уолли или Уолт, или Уолтер?
– Нет, он вообще ни слова не проронил, только спросил… какая цена.
– Послушайте,– она с опаской взглянула на медленно вращавшуюся катушку магнитофона на дальнем конце стола. – Вы не обманете старушку Лизз, а я бы не хотела чтобы ящик записывал мой голос. – Она взглянула через плечо, на внимательно следящего за ней капитана Палатазина. – Вы обещаете мне, что не станете потом мне предъявлять обвинений, ведь вы не за этим меня сюда притащили, верно?
– Нет, никто не собирается устраивать ловушку,– тихо сказал Палатазин. – Нас не интересует, чем вы добываете себе средства к существованию.
– Ну, а кто тут виноват, а? Брат–закон тяжко нашу сестру карает. А нам тоже надо подзаработать, верно? – Она снова томно посмотрела на Палатазина, потом на Риса. – Бывает способ и похуже, чем наш, верно?
– Подозреваю,– согласился Рис. – Но вы уверены, что правильно назвали эти цифры? Два и семь?
– Ага, все точно. Последняя цифра может быть тройкой… или пятеркой. Не знаю.
Рис кивнул и посмотрел протокол, который заполнял по мере того, как беседовал с этой девушкой.
– А буквы? По–вашему, первая была “Т”? А вторая?
Она пожала плечами:
– У меня времени ведь не было стоять там и читать этот номер. Я свою задницу спасала. – Она выпустила еще одно колечко дыма в сторону магнитофона. – По–моему, еще хорошо, что я что–то вообще помню.
– Дэйв,– сказал Палатазин Вейкроссу. – Возьми–ка протокол и начни искать по номерным данным, сразу. Попроси Мак–Калафа и Прайса, пусть помогут тебе, как только освободятся. – Да, сэр. – Вейкросс взял протокол у Риса и покинул комнату.
– Можно идти? – спросила девушка. – Я вам рассказала все, что помню.
– Одну минутку,– ответил Палатазин, подавшись вперед. – Вы сказали… если я помню точно ваши собственные слова, что с этим человеком вам было “знобко”. Что это значит?
– Мне обычно все равно, что за люди со мной,– сказала она. – Но от этого типа у меня по коже мурашки пошли. Сначала он был о'кей, только немного тихий. Я решила, что мотель Касалома и пятьдесят долларов – это неплохо. Но глаза у него были какие–то в самом деле ненормальные, и он все время наклонял голову, словно у него нервы не в порядке. Потом я, правда, решила, что он как будто к чему–то прислушивается. Понимаете?
– Прислушивается? Было включено радио?
– Нет. Словно он слышал что–то, чего не могла услышать я, и еще он один раз совсем непонятно усмехнулся. Странно так усмехнулся. Ну вот, мы едем, но вдруг за два квартала до Касалома он сворачивает. Я спрашиваю, что он надумал, а он молчит. Только вроде как кивает. Неприятно. Потом останавливается на стоянке, где раньше была “Семь–Одиннадцать”, и глушит мотор. Я решила, что он хочет меня… прямо там. Он… ну, начал штаны расстегивать. Мне вдруг стало как–то зябко, но я подумала, какого черта, что такого? Поэтому я наклонилась, но тут вижу, рука его прыгнула куда–то под сиденье очень быстро. Я почувствовала этот запах, вроде алкоголя, но гораздо сильнее. Я не знала, что это было, но только старушке Лизз ничего такого не надо. Я выскочила из телеги и побежала, потом услышала, как завелся двигатель, и я подумала: “О, боже, этот извращенец гонится за мной!” И тогда я и подумала, что это мог быть сам Таракан. Правда, давно уже никто не попадался, так мы стали думать, что парень или сломал–таки шею, или уехал из города, или заполз в щель. Я успела добежать до угла, и тут серый “фольк” пронесся мимо, повернул направо и все, больше я его не видела. Потом я позвонила своему человеку, и он меня подвез оттуда.