Ванька 8
Шрифт:
— Какой, скинули его…
— Царствование своему брату Михаилу передал…
— Генералы теперь правят…
— Подставные от германцев…
Чего только я краем уха в эти дни не услышал. При виде меня мои подчиненные замолкали, а только я отходил — опять продолжали друг друга будоражить.
Что дальше будет?
Как всё повернётся?
Ротным командирам Лохвицким был отдан приказ говорить нижним чинам, что пересуды о революции — это только вздорные слухи. Никаких официальных приказов нет, а значит — живём как жили.
Я
— Никифор Федорович, мне не большего Вас известно…
— Что-то на сердце у меня, Иван Иванович, не спокойно. Как мы теперь без императора?
Как, как, а вот так…
Времена впереди смутные. Умоется Россия кровушкой.
Никак не думал я раньше, что застанут меня революционные события во Франции. Потом же, когда сюда попал, не до дум про революцию было. Жил одним днём, как многие, на фронте. Сегодня вечер живым встретил — хорошо. Утром на этом свете проснулся — вообще отлично. Пуля царапнула — да какая мелочь, главное — не в живот, руки-ноги не оторвало…
На фоне всего этого нас неожиданно ночью подняли и скорым маршем двинули бригаду в сторону линии фронта.
Руководство бригады и командиры полков, скорее всего, что-то и знали, а до меня, сошки малой, никакой информации не довели. Встал и пошёл — вот и всё. Вернее — поехал. Французы теперь нам достаточно автомобилей для медицинской службы выделили. Не на лошадках мы сейчас перемещались. Водителями были французы, это иногда вызывало некоторые недоразумения. Впрочем, мелкие и незначительные.
Глава 13
Глава 13 Наступление на Бремон и Курси
Нашей бригаде предстоит наступать на форт Бремон и деревню Курси. Французам нас не жалко — не свои мы для них, в самое адское пекло они нас бросают.
Вот уже девятый день по Бремону и Курси непрестанно бьет французская артиллерия, а немцы в долгу не остаются.
Германские снаряды траншеи нашего полка стороной не облетают. Ещё мы шага в сторону Бремона и Курси не сделали, а в ротах уже много убитых и раненых. Поэтому я и сплю почти больше недели только урывками — передовая меня работой днём и ночью вволюшку обеспечивает.
Мои доктора и фельдшеры с ног валятся, среди санитаров-носильщиков имеются уже и безвозвратные потери.
В светлое время прямо над головами то и дело появляются аэропланы. То — германские, то — французские. По ним бьет зенитная артиллерия, а осколки разорвавшихся на высоте снарядов валятся нам на головы.
Сначала в небе как ватные шарики вспухают, а из них железо на макушки солдат и валится. Хорошо, союзники нас касками обеспечили, но их ещё и носить надо…
Рязанцев, он же интендант, всё в фуражке красовался. Зачем ему каска? Вот сейчас я его и перевязываю.
— Никифор Федорович! Сиди давай смирно!
Вертится капитан на табурете, голову ему обрабатывать
— Щиплет!
— Нечему там щипать! Ничего я ещё не делаю.
— Всё равно — щиплет.
Вот ведь напасть…
Мужики, даже здоровущие, боль плохо переносят. Иногда от мелочи какой глаза уже закатывают. Нет, есть, конечно, и исключения…
— Никифор Федорович!
— Всё, всё…
Замер. Той и другой рукой в табурет вцепился.
Давно бы так…
— Каску, Никифор Федорович, надо носить. Можно такое делать?
— Можно…
— А, почему не носите?
— Не привык.
Не привык он…
— Вот, сейчас и ранило Вас.
Да, ранило. Вполне, что и французским осколком. Как раз зенитчики по германскому аэроплану и стреляли. Аэроплан помогал немцам взять правильный прицел, вот по нему и молотили.
— Всё, начинаю шить, — предупредил я Рязанцева.
Лучше бы и не говорил. Капитан с табурета вставать начал.
— Куда! Малиновский, держи его!
Держит Малиновский. Сейчас он мне на перевязочном пункте помогает. То одно подает из лотка, где инструменты лежат, то другое. Так-то это сестра милосердия должна делать, но они все заняты, поэтому я и санитара припахал. Так-то Малиновский стрелок, но сейчас нам помогает.
— Ну, вот и всё. Сейчас Вы, Никифор Федорович, стали лучше новенького. Настоящий боевой офицер, даже тяжкие раны получивший…
Повезло интенданту. Можно сказать, что легко отделался.
Под утро наши роты пошли в атаку. С большими потерями второй батальон занял первую линию немецких окопов.
Откуда это мне стало известно? Раненые-то не немые, поделились со мной они этой информацией.
— Больше половины наших легло…
Мля…
Полетели в рай российские душеньки.
Стройными рядами и длинными колоннами.
— Там у них пулемет на пулемете…
— Артиллерия жестко бьет…
— Всех в атаку подняли — бомбомётчиков, снайперов, отделение с аппаратами Вермореля…
Точно, участвовали в атаке и огнемётчики. Сейчас я как раз рану поручику Кюри и обрабатываю. Он отделением их и командует. Сами солдаты с аппаратами Вермореля наши, а командир у них француз.
Ранен француз тяжело, его скорее в тыл отправлять надо. Мне на перевязочном пункте ему мало чем есть помочь.
Кюри унесли, а место его занял полковник Иванов. Тут — царапина, но — это полковник. Его не меньше чем старший врач должен перевязывать. Ну, а старший врач — это как раз я.
— Молодец француз. По распоряжению полковника Готуа, объединил он особые команды первого и второго батальонов и выбил немецких пулеметчиков… — хвалит Иванов моего предыдущего пациента. — Не он бы, плохо совсем было. Отобрал он самых лучших бомбомётчиков, отправил их вперёд по ходам сообщения. Они немецкие пулеметы гранатами и закидали. Марченко — даже целых два. Что вторую линию взяли — Кюри заслуга…