Ванька-ротный
Шрифт:
К исходу дня вдруг наступила необычная тишина. На подходе к вершине происходило что-то непонятное. Немцы занимали вершину, а из нашей пехоты никого живых на подступах не было.
Ко мне из штаба полка прислали связных и передали приказ разведать подступы к вершине, установить, где находится наша пехота и немедленно через связных доложить в штаб полка.
Я взял с собой группу разведчиков в пять человек и в сумерках вечера мы тронулись к верху. В нескольких десятках метров, не доходя вершины, мы залегли и прислушались.
Ни выстрела, ни ракеты с той стороны! Ну что? Нужно вставать! –
Мы поднялись и вышли к окопам на вершине. В окопах сидела небольшая группа наших солдат. Они сидели на корточках и дымили сигаретами. Их было человек шесть или семь. Офицеров среди них не было.
Из офицеров я вступил первым на эту высоту. И в этом не было особого моего отличия. Я её не брал. Вершину взяли простые солдаты. Я только сумел их быстро найти.
За взятие высоты к наградам были представлены: командир полка, его замполит, начальник штаба и чины из дивизии. Мне за разведку вершины награда была не положена. Вершина была взята! Я просто на нее взошел. Хотя я мог запросто, и напороться на немцев. Но служба, есть служба! Я выполнял просто приказ.
Я даже подумал. Без наград даже лучше. Легче дышать. Свободней держишься, несвязан путами братии. Можно иногда огрызнуться и отлынить. Сколько можно без отдыха мотаться под огнем? Пошлешь, иногда, кого ни будь подальше и на душе стало легче! На войне, ведь всякое бывает!
К утру на вершину прислали стрелковую роту, протянули телефонную связь. Рота заняла оборону. Мы ждали приказа из штаба, чтобы снова пойти вперед. До рассвета осталось немного.
Видимость несколько улучшилась, когда рассвело. Я поднял бинокль и посмотрел на северо-запад. Очертания Духовщины, неясно проглядывали далеко впереди.
На Духовщину!
Время как бы остановилось, местность вокруг опустела. Немцы всё бросили и убежали. Бои на Кулагинских высотах прекратились. Грохот и рев снарядов неожиданно оборвался и стих. Необычно как-то было в такой тишине. Пройдет пару дней – привыкнем! – подумал я и тронулся с высоты. Мы шли в направлении Духовщины, но немец мог на подходе к ней в любом месте окопаться. Во всей этой ситуации нужно было как следует разобраться.
3-го сентября Рязанцев, взяв пленного, вернулся из леса. Пленный на допросе ничего существенного не показал. Вот некоторые данные по опросу военнопленного Низлера Игнаца, солдата 11 роты 359 пехотного полка, взятого в плен в районе дер. Троицкое.
Родился в Верхней Силезии, по национальности немец. До армии работал землекопом. В армию мобилизован в апреле 1942 года. На военной службе ранее не был, ввиду болезни ног.
В конце апреля самовольно ушел из 8-ой запасной роты связи в городе Метц. В начале мая решением суда направлен в первую штрафную роту в гор. Гермесхайм. В сентябре 1942 года первая рота работала в районе Смоленска, в Черном Яре и на дорожных работах в лесу. Участок леса, где они работали, усиленно охранялся.
С марта 43 года пленный лежал на лечении в Смоленском военном госпитале. В мае 43 года был зачислен в 11 роту 589 пех. полка, 217 пех. дивизии. Их использовали на строительстве оборонительных сооружений. Пленный заболел и ушел из роты в Ярцево. Его задержали и 26 августа вернули в 11 роту. 3-го сентября он сидел в окопе с двумя солдатами. Фамилии их он не знает. Они почти не разговаривали, так как находились под сильным огнем. Вечером он был взят в плен. Сопротивления не оказывал.
Язык ничего существенного на допросе не показал.
– В таком языке наши штабные теперь не нуждаются! – сказал я Рязанцеву.
– Какой он есть? Когда берешь! Знает он чего или нет? Наше дело взять языка! – процедил недовольно сквозь зубы Федор Федрыч.
– Я тебя не виню! Штабные скажут: – "Могли бы и не брать!"
Рязанцев со вздохом покачал головой. – Мы лезли на смерть! А в дивизии морду воротят!
– Ладно Федор Федрыч! Плюнь ты на все! Главное в том, что он нам без потерь обошелся! А языков нам с тобой все равно придется брать! Может и нам повезет! Попадется же, когда и нам толковый немец.
Мы идем по открытому полю, повсюду неровные изломы местности, невысокие холмы и овраги. Еще вчера здесь громыхали орудия всполохами света и дыма, летела земля. А сегодня вокруг мертвая тишина. Там сзади в низине Царевича и скатах высот, остались лежать наши товарищи. Мертвые никому не нужны, мертвые брошены.
Когда понемногу стреляют идти вперед спокойней и веселей. Видно откуда бьют из пулемета, где разорвался прилетевший снаряд? Где нужно быстро пройти, где сделать перебежку, а где, не обращая внимания, идти себе и идти.
Наступившая тишина толкает на размышления. Не могли же мы их всех перебить? Ни одного встречного выстрела, ни снаряда, ни пули.
Спустившись с высоты, мы вышли на дорогу и повернули вправо. Теперь мы шли на Духовщину. Мы идем по дороге и посматриваем вперед. Если взглянуть на карту, то все дороги здесь ведут в Духовщину. Дорог не так много, но все они сходятся в этом месте узлом. Странная привычка ходить по дорогам. Не раз войной научен и знаешь наперед, что встречные засады противник всегда устраивает именно на дорогах. Почему бы нам сейчас не свернуть в сторону и по полю пойти? Нет, же идешь по дороге! Тут легче и ровнее идти.
Впереди метрах в тридцати топает дозор. Рядом со мной, обычной манерой, в развалку, шагает Рязанцев. У него походка в перевалку. Он делает шаг и как будто приседает. Словом ни какой офицерской выправки, идет из стороны в сторону пошатываясь, по ней его издали хорошо видать.
Взгляни на любого солдата. Его сразу видно. Кто на войне по мобилизации, а кто успел в кадровой послужить. Вон идет Матвей. У него ремень висит на боку, оттянут до самой ширинки, гимнастерка и сзади и спереди в зборочку.