Ванька-ротный
Шрифт:
– Чего встали? – спросил я у сидевшего у борта солдата с перевязанной рукой.
– Впереди мост. Машины под бомбежку попали. Шофер вылез из кабины и с подножки смотрит кругом. – ответил солдат. Потом хлопнула дверца, машина съехала на обочину и стала за кустом. Я повертел головой. В кузове лежало и сидело несколько раненных. Наших ребят среди них не было. Солдаты, сидевшие по бортам, были ходячие. Один из них поднялся на ноги, перевалился через борт и спустился на землю. Впереди, совсем близко прогремели раскаты взрывов. Четверо солдат, сидевших у борта, поспешили покинуть машину. Шофер и фельдшер хлопнули дверцей и побежали в кусты. Мы трое остались лежать в кузове. Послышался гул самолета. Где-то слева и спереди ударили бомбы. Поднятая взрывами земля кусками стала шлепаться в кузов. Мы лежали, смотрели прямо в небо и естественно не видели где находился и куда заходил
Обидно, что тебя обмотали бинтами, есть надежда остаться в живых, а ты лежишь и ничего не видишь, что делается вокруг. Лежишь и ждешь следующего удара, когда самолет заревет на вираже. Час два пролежали мы в кузове, ожидая что вот-вот в кузов посыпятся бомбы. Стало темнеть. Гул самолетов утих. Взрывов было не слышно. Шофер видно вернулся. Я услышал звук хлопнувшей кабины и разговор двух людей. Вернулись и солдаты.
– Нужно определить откуда ветер дует. – сказал фельдшер.
– А тебе это на што?
– Будем здесь ночевать. Мне и в голову не пришло, зачем вдруг шоферу нужно знать направление ветра.
– Дело к ночи. Уже темнеет. (Может придется здесь заночевать) Мост впереди разбит. Сейчас выедем на дорогу. Глушить машину не буду. Пойду вперед объезд искать. Нужно чтобы лобовым стеклом машина встала к ветру. А то выхлопными газами потравим раненных в кузове что лежат. Солдат, сидевший у борта, перекинул ногу через борт и легко соскочил с машины. У него была перевязана рука в локте. Но солдат не пошел вместе с шофером осматривать мост и искать объезд. Среди ходячих раненных, укрытый плащ-палаткой накидкой оказался заболевший чем-то майор. Я вначале думал, что он солдат. Погоны были закрыты плащ-накидкой. Он перелез через борт, подошел к кабине машины открыл дверцу со стороны фельдшера и сказал:
– Ты вот что фельдшер – сказал он наотрыв каждое слово.
– Шел бы ты наверх к раненным, а я здесь посижу! Неудобно все-таки, старший по званию у борта торчит. Ты посиди наверху, а я пережду ночь в кабине! Фельдшер вздохнул, сполз вниз с мягкого сиденья, похлопал руками себя по бокам и подался к раненным в кузов. Сидя не очень удобно спать, но зато в кабине было тепло. Работающий мотор на малых оборотах все время подогревал воздух внутри кабины. У нас в открытом кузове гулял ночной, холодный ветер. Я лежал в бинтах, укрытый своей короткой шинелей. Днем в апреле заметно припекает. Зато ночью остывает земля. Все кругом покрывается твердой коркой льда и тонким налетом белого инея.
21.
Холодный и резкий ветер постепенно добирается до костей. Сырые бинты пропитанные кровью быстро холодеют. Раны правда перестают ныть и болеть, а под носом набирается мокрота. Вертишь, вертишь головой, умудряешься как-то вытряхнуть из-под носа. В машине быстро все заснули. Те, что забрались в кабину, им было душно и тепло, а те что лежали наверху, в открытом кузове, дышали свежим и чистым воздухом. Ветер вначале дул в лобовое стекло и отработавшие газы уходили по ветру под кузов. Мы, оставшиеся наверху, не чувствовали ни запаха бензина, ни гари. Но к середине ночи ветер вдруг затих и переменил направление и стал дуть в обратную сторону. Лежащим в кузове по прежнему было по свежо и холодно, а закрытая кабина оказалась в потоке выхлопных газов. Фельдшер, перед тем как забраться в кузов машины, нарубил свежего лапника рядом в лесу и укрыл им лежащих в машине раненных, лег у борта у нас в ногах и заснул. Мы лежали рядком, свежий ветер обдувал наши лица. Под лапником он не задувал и нам вскоре стало тепло и тихо. Ночь в апреле длится считай с днем пополам. Весеннее равноденствие делит сутки на равные части. На рассвете на дороге сзади послышались гудки и ворчание мотора. Мы несколько оживились. По дороге к нам сзади подкатила еще одна машина. Фельдшер встал и пошел к кабине будить старшего по званию и шофера. Он взялся за ручку и потянул её на себя. Дверца открылась и майор вывалился ему на руки мертвым. Мотор нашей машины тихо постукивал клапанами на малом ходу. Сидевшие в кабине шофер и старший по званию отравились угарным газом. Тело майора вынули из кабины. Фельдшер его даже мертвого, как старшего по званию заботливо поддержал руками, чтобы усопший не ударился головой о железный край. Вот вам и история со старшим по званию. Кому повезло? Один устроился в тепле, а другой на ветру (и его кусала ночная прохлада). Как мы поехали дальше, остальной участок пути, я не помню, потому что я тут же заснул и проснулся когда у полуторки откинули борта и меня стали перекидывать на носилки.
Меня в начале поместили в предвариловку(, где меня нужно было кое где побрить).Свободные от бинтов места протерли тампоном. В палату на чистую койку и в чистую постель я потом после операции попаду. Избу, где я лежал, сотрясало от взрывов во время бомбежки. За мной пришли два санитара солдата из числа раненных на передовой. Они выздоравливали и были оставлены при госпитале в качестве санитаров.
– Полковник медслужбы приказал вас в операционную срочно нести! – сообщили они.
– Валяйте, тащите ребята!
– Вы оказывается товарищ капитан разговорчивый, а нам сказали без сознания, тяжелый! Меня положили на носилки и легонько покачивая понесли в операционную.
– Кладите сюда – сказал надевая халат пожилой хирург.
– Когда ранен? – спросил он меня.
– Два дня назад! – ответил я.
– Кладите сюда, на этот стол! Под меня подсунули руки, я перевалился на стол сначала набок, потом на спину. Хирург подошел ко мне и стал меня ощупывать.
– Газы отходят?
– Какие газы? Я газами не дышал!
– Ты бздишь?
– А чего мне бояться?
– Не бояться. Ты пердишь? Газы из задницы идут?
– Идут!
– Вот и молодец! В этом случае действительно нечего бояться.
– У меня заражение? Он улыбнулся, покашлял, похлопал меня по животу
– Так я и думал! Молодец, капитан, что газы идут! Он прощупал мне живот и добавил:
– У тебя осколком кишечник не задело. В это время в операционную вошла женщина и наклонившись что-то быстро сказала хирургу. Он скинул марлевую повязку с лица и вышел из операционной. Я лежал голый в бинтах на столе в небольшом углублении на желтой клеёнке. Края стола несколько приподняты, что бы раненный не упал.
23.
Стол не стол, а одинарное узкое лежачее место. Вошел старик хирург. Размотали мне правую ногу и он стал ощупывать коленный сустав.
– Здесь болит? А так? Чуть согни! Пришел молодой врач и что-то стал докладывать полковнику.
– Я пойду сам посмотрю! Ты капитан лежи, привыкай к нашей обстановке! – уходя сказал полковник скороговоркой.
Полковник и молодой вместе ушли, у противоположной стены, параллельно моему столу, стоял ещё один хирургический стол. На столе под наркозом лежал голый раненный. Лица и груди его было не видно, вся эта верхняя часть была прикрыта простыней. Тело ниже пояса и ноги были голые. Одна нога была выше колен ампутирована и была замотана окровавленными бинтами, а на другой выше коленного сустава санитар поперечной пилой отпиливал кость. Кровавые ломти мяса на бедрах были освобождены от кости и подтянуты вверх к животу. Санитар одной рукой обхватил обнаженную кость, а другой с усилием нажимал на пилу. Санитар тянет пилу к себе и толкает её от себя. Тело солдата податливо переваливается за пилой. Санитар явно устал. Сделав перерыв он вышел за простынную перегородку, встал неподвижно и смотрит в окно. Обрубки ног и обнаженное мясо человека лежат в луже крови. От потери такого количества крови солдат не умрет. Здесь всё рассчитано и учтено. Иначе зачем бы ампутация обеих ног, с ним не стали бы возиться ради интереса. Тело лежало в луже собственной крови. Санитар вернулся и взялся за пилу. У санитара на груди клеёнчатый фартук измазанный кровью. Он ниже колен и по бокам на завязках. Руки у костолома голые и волосатые до локтей. На руках надеты перчатки, на лице марлевая повязка, забрызганная солдатской кровью. Я лежал на спине, повернув голову на бок, смотрел на работу санитара и привыкал к обстановке.
Низкий потолок избы был оббит планками и обтянут белыми простынями, чтобы сверху не сыпалась земля, пыль и песок. Дневной свет шел с улицы из большого окна, оконную раму наверное возили с собою, вырезали пилами стену и вставляли её туда.
– Ну как капитан? Маленько привык? – спросил меня хирург полковник, входя в операционную.
– Ну и работа у вас! – сказал я вместо ответа. – Меня вы тоже под наркозом разделаете?
– Не бойся капитан! Ноги тебе отрезать не будем. Почистим коленный сустав, останешься на своих ногах. Температуры у тебя нет, всё обойдется.