Ванька-ротный
Шрифт:
Мы очистили ему голову и лицо от снега. Он лежал без памяти, но живой и дышал. Это был не дым, как мне показалось в начале, это был легкий белый пар, который выходил у него из ноздрей. Работу по очистке его тела мы проделали в несколько этапов. Когда мы добрались до поясного ремня, на бедрах и ногах осталось немного снега. Когда весь снег с солдата был убран, мы увидели, что он ранен в обе ноги. Кровь мелкими пятнами успела просочиться сквозь ватные штаны. Ноги солдату побило осколками.
Солдат лежал с закрытыми глазами. Посмотришь на него, он как будто забывшись и устав, спит непробудным и глубоким сном. Холод и снег сковали его раны и остановили кровотечение.
Видно он потерял не так много крови, чтобы под снегом угаснуть совсем. А говорят на ветру человек, засыпая, замерзает мгновенно.
Снег припорошил его, укрыл от переохлаждения и мороза, вот он и остался живой. Он лежал на спине и над ним за эти дни насыпало целую кучу снега. Ровное дыхание образовало отверстие в снегу. Мы приняли его за немецкую печную трубу.
Пока мы возились с раненым, ночь навалилась совсем. Я велел ординарцу отправиться в роту.
— Из роты возьмёшь с собой четырех толковых ребят, санитарную волокушу и катушку телефонного провода!
— Я до твоего возвращения останусь здесь.
— Оставь мне гранаты и свой автомат!
— Вернёшься назад, солдат сюда не води! Оставь их с катушкой в лощине. Волокушу и конец телефонного провода сам дотащишь сюда!
— Давай быстро! И действуй осторожно! Немцы не должны нас здесь заметить!
Ординарец, как тень скользнул по снегу и исчез. Прошло часа два, когда я сзади услышал его сопение. На последнем отрезке пути он ползком подбирался по нашим следам.
Мы отгребли снег из-под раненого солдата, подтолкнули край волокуши ему под бок и осторожно перевалили. Я приготовился прикрыть ему варежкой рот, если он от боли вдруг закричит или охнет. Но солдат видно был терпеливый, он не вздохнул, не застонал и даже не пикнул. Мы его уложили на волокушу, он был в забытьи.
Волокуша оснащена боковыми ремнями. Мы его приторочили к ней. Когда всё было готово, за нос волокуши был привязан конец телефонного провода, мы пригнулись и тихо пошли вдоль него.
Снежное поле было ровное, с небольшим уклоном в нашу сторону, так что тянуть за провод потом будет легко.
Спустившись в лощинку, я лёг на спину и развалился на снегу. Полежав и отдохнув немного, я подозвал к себе солдат.
— Вот провод! На том конце волокуша. В ней лежит раненый. Вы будете тянуть за провод, а я выйду на край поля и буду наблюдать.
— Работать спокойно! Провод рывками не дергать! Если волокуша застрянет, один из вас по моей команде ползёт туда.
— Имейте в виду! Немец не должен здесь никого обнаружить! За это отвечаете головой!
Вскоре на снегу показался приплюснутый нос волокуши. Раненый покачивался на ходу вместе с ней.
Мне важно было убрать раненого солдат с нашего пути, да и долг был перед ним. Мы после воды сушились в лесу, а он пошёл вместо нас умирать под деревню.
Когда волокушу скатили вниз, я приказал ординару со строгостью проследить за солдатами, чтобы они без всякого шума с волокушей дошли до леса. Я полагался на него. Он был парень понятливый и толковый.
— Я в роту приду потом! Я полежу, послушаю здесь.
— Ты их проводи до лесной дороги!
— Отвезете раненого в санвзвод! — сказал я солдатам.
Я остался лежать в низине. Хотел сам убедиться, что мы не встревожили немцев. Для нас здесь был реальный шанс без шума и без особых потерь ворваться в деревню. Ворвёмся! А там, что будет! Главное сейчас не наделать шума.
Как мне потом доложили, раненого благополучно доставили фельдшеру. Но кто он? Как его фамилия? Я так и не узнал. Война надавила на хребет, позвонить фельдшеру не было времени.
Я ещё раз утвердился в мысли, что вместо нас пошли на смерть эти солдаты. Мы обязаны были, обнаружив, спасти его.
Утро и короткий день пролетели быстро. Я урывками спал. Меня часто будили. То комбат вызывал к телефону, то во взводе у старшины появились раненные.
Завтра с рассветом пойдём, на деревню. Нужно ещё успеть проверить снаряжение и оружие у солдат. В мешках у солдат чего только нет. Ходят гремят, как стадо коров пустыми консервными банками. Постучал у одного по мешку на спине.
— Это чего?
— Это? Это, где успеть на лучинках согреть водицы!
У того в мешке рядом с пустым котелком горсть мороженной картошки. Они, как булыжные камни стучат по котелку.
У этого две ложки запасные из "ляменя", говорит, сам сделал.
— У тебя нет ложки браток? Для своего солдата это можно! Подходи выбирай! Бери, бери любую! Какая на тебя смотрит? Гони горсть табаку! Пару сухарей! Можешь пайку сахару дать в придачу.
Если при выходе на деревню, у одного из них чего-нибудь брякнет в мешке, считай погубили всё дело и целую роту!
Я велел сержанту, который заправлял у нас снабжением, собрать у солдат заплечные мешки. Забрать и сложить, их в ротную повозку!
— Выложить из мешков гранаты и патроны! — приказал я солдатам.
Если не проверить солдат, они на деревню пойдут без запаса патрон и гранат. В роте найдутся такие.
Солдаты, правда, сомневались. У них проверят мешки и потрясут барахло. Я при всех объявил:
— Сержант перед ротой головой отвечает! Если кто из солдат потом предъявит претензии!
Слову "претензии" они поверили. Оно пришлось им по душе.
Сержант исполнил всё, как я приказал. Получил на роту чистые маскхалаты. Отобрал у солдат мешки. Я проверил оружие и амуницию и доложил в батальон, что рота к выходу на деревню готова.
Я не стал рассказывать комбату о двух амбарах и сарае. Утром следующего дня, как я и предполагал, всё вышло "шито-крыто" и гладко. Мы без потерь ворвались в деревню.
Немцы, увидев наших солдат между домов, они подумали, что мы их обошли с тылу и разбежались в разные стороны. Они несколько минут отстрелись из последних домов|с правого края деревни|, но увидев, что мы готовы отрезать им путь, заметались в панике и побежали по снежному полю. И только спустя часа два, когда связисты размотали в деревню телефонную связь, я от комбата получил строгий приказ преследовать отступавшего противника. Над деревней в это время разорвалась два первых немецких снаряда.