Варфоломеевская ночь
Шрифт:
Они выглянули в окно и увидели сцену страшного побоища. И все это на их глазах, какие-нибудь несколько туазов отделяло их от кровавого зрелища.
Лесдигьер и Матиньон отпрянули от окна и схватились за шпаги. Король заметил это.
— Не советую вам делать глупости, господа, иначе вас зарежут прямо здесь же, подле вашего короля и еще быстрее, чем вы думаете, мне стоит только крикнуть. Ты спрашиваешь, что происходит, Наварра? Я отдал приказ уничтожить гугенотов, этих смутьянов, посягавших на жизнь короля. Их всех безжалостно истребят сегодня же ночью, всех, слышишь ли ты меня, не оставят ни одного! Это сделано будет мною для блага государства, для его спокойствия, для усмирения бунтовщиков.
Генрих и Конде не верили ушам и все никак не могли оторваться от окна, за которым падали, сраженные убийцами, последние гугеноты. Только теперь до них стал доходить смысл бесчисленных предостережений, которые получали они и адмирал, только теперь они поняли причину показного свадебного дружелюбия и тревожного, напряженного состояния юрода, в котором он пребывал. Теперь ясен стал гул толпы и звон оружия, которые они слышали на улицах, и возбужденное состояние народных масс, молча и угрожающе стекающихся и Луврский квартал.
Кузен, вы сошли с ума! — воскликнул Генрих Наваррский. Карл не отвечал, демонстративно отвернувшись от окна, будто бы то, что происходило за ним, его вовсе не интересовало.
— Бедный Бовуа… — прошептал Генрих, не отрывая взгляда от окна и узнавая в одном из убитых своего преданного наставника и гувернера.
Оба Генриха, как по команде, повернулись к королю.
— Значит, все это было страшной интермедией, рассчитанной на то, чтобы одним ударом расправиться с гугенотами? — вскричал Конде. — Свадьба, замешанная на крови!
— Нет, Конде, клянусь Богом, ты не прав! — резко повернулся Карл. — Но вы сами пошли на обострение, спровоцировав чудовищный заговор против меня, и я решил предупредить удар, направленный на трон Валуа, в сердце Франции!
— О каком ударе вы говорите, кузен? — воскликнул Генрих Наваррский. — Кто сказал вам такую чушь? Мы всегда были самыми верными подданными и не имели в мыслях покушаться на жизнь вашего величества.
— Заговор раскрыл Гиз! Зачинщик всему — ваш хваленый адмирал! Он вознамерился превратить Францию в гугенотскую республику, а меня убить и посадить на трон другого короля, от имени которого он сам будет управлять государством! Но, клянусь печенкой Вакха, у него это не выйдет, и он сам поплатится головой за то злодеяние, которое замыслил против дома Валуа.
— Боже мой, какая чудовищная нелепость! — простонал Генрих, схватившись за голову.
— Бедный адмирал, — проговорил Конде и устремил взгляд в сторону особняка на улице Бетизи. — Теперь он там один на один с убийцами.
— Но у него есть охрана, — возразил Лесдигьер, — и она не даст его в обиду!
Король криво усмехнулся:
— Охрану из пятидесяти аркебузиров прислал герцог Анжуйский, мой брат. Командует ими капитан королевской гвардии Жан де Монлезен, злейший враг Колиньи, Понимаете теперь, во что превратилась его охрана?
— Он пропал, — прошептал Лесдигьер.
— Сир, но это же безумство! — воскликнул Генрих Наваррский. — Что скажут о вас потомки, узнав о злодеяниях, совершаемых по вашему приказу? Что скажут монархи европейских держав, с которыми вы дружны?
— Скажут, что подобного деяния не совершал еще ни один государь во вселенной, что король Карл IX потряс весь мир в этот день, который войдет в историю! Скажут, Наварра, что шаг этот сделан мною во имя победы над еретиками, для торжества святой римско-апостольской веры, для блага и мира во французском королевстве.
— Мира? Вы думаете, протестанты Франции вам простят?
— Ты меня удивляешь, Наварра! Неужто ты думаешь, что я затеял эту акцию только в Париже?
Протестанты переглянулись.
— Приказы отданы наместникам, сенешалям и военачальникам всех провинций и крупных городов, где проживает большинство гугенотов. Когда их не останется, тогда некому будет бунтовать и устраивать заговоры.
— Но, государь, — возразил Матиньон, — ведь останутся женщины и дети, из которых вырастут другие гугеноты, свято хранящие веру отцов!
— Будут истреблены все: старики, женщины и дети! — разрезал воздух рукой Карл.
— Но ведь так вы уничтожите добрую половину Франции!
— Ну и что же, зато другая половина будет предана королю и не будет помышлять о мятежах.
— Вы лишитесь также половины армии государства! Кто встанет под ваши знамена, если нападет внешний враг?
Карл покосился на братьев. На этот вопрос он не знал, ответа, мать ему ничего не говорила. Что же все-таки сказать, ведь они ждут? И Карл нашелся:
— Со мной останутся католики. Надо будет — я позову наемников.
— От вас все отвернутся, узнав о вашем злодеянии.
Карл снова стал в тупик. Что ответить на этот раз? И почему Гонди не просветил его на этот счет? Неожиданно он вспомнил про Ватикан и, как утопающий хватается за соломинку, тут же приплел сюда папу.
— Я всегда смогу рассчитывать на помощь папы, который одобрил это решение, сказав, что в моем государстве должна быть только одна религия — католицизм! И никакой другой! Для этого надо сначала уничтожить всех вождей протестантов, потом остальных. Такова моя воля! Слышите? — и король протянул руку в направлении дверей. — Там, в коридорах, уже убивают во славу Господа ваших собратьев! Их поднимают с постелей, вытаскивают в коридор и закалывают кинжалами, так же поступают и с женщинами. Пройдет немного времени, вы выйдете отсюда и полюбуетесь на трупы смутьянов и заговорщиков.
Генрих и Конде стояли бледные, не говоря ни слова. Оба думали об одном и том же; никто из четверых не сводил глаз с короля и каждый при этом сомневался в здравости его рассудка.
А из коридора доносились вопли убиваемых во имя Христа, стоны раненых, звон оружия, шум борьбы, падение поверженных тел и торжествующие крики убийц, носящихся по коридору и истошно орущих одно и то же: «Бей!» и «Смерть гугенотам!»
Генрих, наконец, сказал то, о чем думали оба брата:
— Почему же, государь, в таком случае вы спасаете жизнь нам с Конде? Ведь мы тоже гугеноты, да к тому же еще и вожди. Правда, оба мы составляем заговоры только в постелях любовниц.