Варфоломеевская ночь
Шрифт:
Он вспомнил, как однажды поссорился с одним дворянином из Пьемонта, вздумавшим преградить ему путь на одной из улиц. Он с легкостью парировал тогда все его выпады, пусть даже то была итальянская школа. Это его нисколько не смущало. Ему удалось выбить оружие из рук врага, потом еще раз, а затем он просто проколол его насквозь.
Сейчас было совсем не то. Шпагу, направленную на него, держала крепкая и уверенная рука, не позволявшая себе сделать ни малейшей ошибки, рука, которая вызывала уважение, смешанное со страхом, и заставляла думать не о нападении,
Он тяжело дышал; теперь он считал последние секунды, которые остались перед смертью. Но, все же не желая сдаваться и надеясь не уронить своего достоинства даже перед лицом неизбежного рокового финала поединка, он вновь произвел серию выпадов, которые были отражены. Он замер с трясущейся шпагой и уставился на Лесдигьера.
— Вы что, смеетесь надо мной, сударь? — воскликнул он.
Лесдигьер пожал плечами:
— Вовсе нет, мсье, но у меня создалось такое впечатление, будто я нахожусь в фехтовальном зале со своим учеником.
Бюсси побелел от злости; он не поверил ушам.
— Как! Вы считаете меня учеником?!
— А вы сами разве так не считаете? Что вы теперь скажете, кстати, об искусстве фехтования, которое было в моде около десяти лет назад? — с некоторой долей иронии спросил Лесдигьер.
— Признаю всю неправоту своих сомнений на этот счет, — ответил Бюсси, — но все же позволю себе заметить, что, несмотря на все ваше умение, мне, тем не менее, не удалось получить ни одной царапины.
Лесдигьер усмехнулся:
— Так вы желаете иметь отметины как память о нашем поединке? Что ж, готов удовлетворить вашу просьбу. В каком месте вам хотелось бы иметь вашу первую царапину, мсье: на лице, на груди, бедре или, быть может, руке?
— Пустые слова, ни к чему не обязывающие, — запальчиво ответил Бюсси. — Попробуйте-ка хотя бы раз задеть меня, ну, скажем, мою руку, а я посмотрю, что у вас из этого получится.
Он весь напружинился, сконцентрировав всю свою силу, внимание, умение и ум на отражении будущего удара, но даже сам не заметил, как получил неглубокий порез на правой руке, чуть повыше локтя.
— Черт возьми! — вскричал Бюсси. — Вы и вправду сделали это!
Правый рукав его рубахи стал на глазах пропитываться кровью.
Лесдигьер поднял шпагу острием вверх, как делают заправские дуэлянты, желая либо отразить рубящий удар, либо в основном собираясь самим нанести последний.
— Вы все еще не верите? — обратился он к Бюсси. — Быть может, вам порезать и левую руку?
— Ну, это вам вряд ли удастся, — через силу усмехнулся Бюсси. — Ведь я стою к вам правым боком, и достать до моей левой руки будет для вас весьма затруднительно.
— Сейчас вы убедитесь в этом. Вначале, не зная уровня вашего мастерства, мне действительно было трудно это сделать, теперь я выполню это на счет «три»! Я считаю. Раз! Два! Три!
И левый рукав рубахи Бюсси тотчас стал окрашиваться алым цветом.
Бюсси шатался от бессилия и усталости. На него жалко было смотреть. Поглядев на левую руку, он ничего не сказал, а, стиснув зубы, вновь встал в позицию.
— Ваше упрямство похвально, мсье, но оно же и сведет вас в могилу, — заметил Лесдигьер. — Третий удар будет прямой, прямо в грудь, запомните это, господин кавалер.
Скрипнув зубами от ярости, Бюсси снова бросился в бой и тут же вскрикнул от неожиданности и стыда. Его шпага, словно уже устав повиноваться своему хозяину, выскользнула из его руки, взвилась в воздух, описала порядочную дугу и шлепнулась у ног Шомберга, туда же, где лежал кинжал Лесдигьера. В ту же секунду Бюсси почувствовал укол в грудь.
— Прощай, моя любовь, — прошептал он в последний раз. — Я умираю из желания понравиться тебе, и никто не скажет, что я запятнал свою честь.
И он закрыл глаза. Лесдигьеру осталось только надавить рукой и он проколол бы своего противника насквозь. Вместо этого Бюсси услышал громкий смех обоих друзей и, открыв глаза, увидел, что Лесдигьер убрал шпагу от его груди и стоит перед ним опять в той же небрежной позе.
— Почему вы не убиваете меня, сударь? — воскликнул Бюсси. — Ведь я же вижу, что вам ничего не стоит это сделать.
— Жаль, что вы не сумели увидеть этого раньше, — спокойно ответил Лесдигьер. — Я не убиваю безоружных, мсье, вы, кажется, должны бы это понять. Если вы желаете продолжить наш поединок, то ступайте и поднимите вашу шпагу, вон она сиротливо лежит у ног Шомберга.
Бюсси опустил голову и медленно, словно побитая собака, побрел к тому месту, где стоял, скрестив руки на груди, Шомберг.
Он нагнулся, поднял шпагу, но не стал поднимать кинжала Лесдигьера. Взглянул на Шомберга, развернулся и так же неторопливо возвратился на прежнее место. Затем не спеша поднял руку, встал в позицию, долгим взглядом уставился на противника и вдруг стремительно занес руку со шпагой, направив ее острие прямо себе в грудь, туда, где сердце. Еще секунда — и он покончил бы с собой, но Лесдигьер еще раньше понял его подавленное душевное состояние и был начеку, а потому сумел упредить удар, перехватив руку Бюсси как раз в тот момент, когда рубаха на его груди уже чуть-чуть окрасилась кровью. Другой рукой он вырвал у него шпагу.
Бюсси, словно подкошенный, рухнул на колени и наклонился вперед. Казалось, он подставлял свою голову под топор палача.
Ему помогли подняться. В его глазах стояли слезы.
Друзья переглянулись. Лесдигьер молча, протянул руку, и Бюсси, увидев это, в ответ с трепетом протянул свою. Другую руку Бюсси уже сжимал Шомберг. Улыбаясь, друзья глядели на него. А он, видя их взгляды, опустил голову и горько зарыдал. Ему было стыдно.
С минуту продолжалось тягостное молчание. Потом, когда Бюсси успокоился, он тихо проговорил: