Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль
Шрифт:
Он показал ладонью, что именно с ним сделали, и глаза сразу провалились в память.
– Выпрыгнул, мотоциклисты охотились… Отстреливался, автомат добыл у одного такого… А они по всему полю, как грибы черные. Идут и кричат. Три дня брусникой питался, вышел на нашу танковую разведку, чуть не пристрелили.
– Страшно?
– Потом страшно… Когда один… Второй раз уже в этом году, в самом начале. Ходили четверкой, пошарили, вернулись. Я на посадку захожу, а ведомые в воздухе. Одиночка, сволочь! Не побоялся, прямо над полосой на меня спикировал, в белый цвет выкрашен. Ведомые дернулись – все мимо. «Як» как фанера
– Расскажешь еще…
Моряку с такими же четырьмя звездочками на погонах стало жутко: такого, что рассказал ему летчик, в газетах не писали. Он сам кое-что повидал, тонул на канонерке, расстрелянной пикировщиками у Лавенсаари, но там все-таки гибнешь не один.
– На этой войне невозможно выжить… – покачал головой летчик. – В сезон за месяц три состава в эскадрилье менялось. Я посильнее пацанов, которые из школ приходят, но и мне не светит… Сначала немцы, потом американцы… Я знаю, что все равно убьют, поэтому и не боюсь так этого. Другое дело, когда и как… У меня есть еще пара вопросов к этим ребятам… Две дочки были, соплюшки совсем, в Питере, начисто…
Моряк вздрогнул, поняв. Как это было, он видел: из Кронштадта, окутанного розовыми сполохами непрерывно бьющих в небо корабельных и крепостных зениток, видно было одно громадное зарево над городом, вертикально стоящие лучи прожекторов и утром – черные столбы дыма в абсолютно белом небе. Снующие катера, снимающие людей с надстроек затонувших прямо в гавани эсминца и тральщиков, и десятки моряков, в абсолютном молчании стоящих на пристани и глядящих на восток, в сторону Ленинграда. У многих там были семьи, и потом тоже у многих глаза становились такие же мертвые, как у горелого пилота.
– А как американцы против вас? Вообще, я имею в виду, как летчики?
– Ничего ребята, не трусы. Лобовой не боятся, друг друга прикрывают. Пилоты крепкие, но все равно же мальчишки, зелень. А тут, – он мотнул головой вокруг себя, – сплошные волки. Да я и сам такой. Это просто убийство было, хотя и оправданное. Они бы вас, ребята, сделали. Так что никаких там мук совести по этому поводу у меня нет.
Взгляд у основательно выпившего капитана был холодный и абсолютно равнодушный. Так оно, по всей вероятности, и было.
– Видел я и как наоборот бывает: четверка «мессеров» на моих глазах эскадрилью ранних ЛаГГов вырезала за десять минут, это вообще гробы. Или на нашем участке группы «пешек» одна за другой пропадать стали, и главное, – он, усмехнувшись, посмотрел сквозь свой стакан на свет, – ни звука по рации. Как в болото проваливаются. Потом через неделю один лейтенант пешком пришел, – а мы с бомберами на одном поле базировались, – глаза белые, руки трясутся… Ничего не добились от него, в тыл пришлось отправить. Что там у них было?..
Покрышев решил, что капитану уже достаточно, встрял и, развернувшись, похлопал его по плечу:
– Не пугай молодежь, капитан. Мы здесь все пуганые. Сейчас вон кино крутить начнут.
Действительно, в столовой, служившей одновременно и малым кинозалом, два матроса уже устанавливали вложенную до этого внутрь раздвижной тумбы громоздкую черную киноустановку,
Политпропагандист махнул матросу у выключателя, и аппарат, провернувшись, застрекотал, выдав на стену мерцающий серый прямоугольник. В наступившей темноте люди продолжали, пригибаясь, двигаться вместе со стульями, наступая на ноги сидящим. Те беззлобно ругались, вытягивая шеи, чтобы не упустить ни секунды зрелища.
На дергающемся и стрекочущем квадрате простыни появился пятизначный номер, какая-то дробь, мелькнула звезда на косой белой полоске, и вдруг из стены распахнулось набегающее небо. Восторженный вопль какого-то сообразившего первым летчика был в ту же секунду поддержан двумя десятками других таких же воплей.
Небо с полосками серых облаков завернулось в спираль, потом ухнуло вверх, и с нижнего правого края экрана прямо в центр впрыгнули косо висящие в нем фигуры самолетов с широкими и как бы косо обрубленными плоскостями. Вылетевшие с боков камеры нити трасс устремились к ним и, не коснувшись, прыгнули вверх.
Самолеты исчезли, небо снова извернулось, мигнуло и совершенно без паузы перешло в другой кадр – набегающий слева темный силуэт истребителя, поворачивающегося на крыло. Трассы снова вылетели откуда-то сбоку, изображение дрожало и дергалось, как сумасшедшее, мигающая дымная полоса уткнулась в основание крыла «хеллкэта» и скользнула вверх, выбивая обломки из фюзеляжа. Самолет выпустил дымную полосу и скользнул вниз, под экран.
Для моряков все это казалось не очень настоящим: в боевой кинохронике показывали немало воздушных боев, но там они выглядели гораздо более красиво: моторы завывали, а грохот пулеметной стрельбы в соответствующих местах был куда более впечатляющим, чем разлетание каких-то фрагментов из черных крестообразных пятен в полной тишине.
Второго противника летчик, фильм из фотопулемета которого все сейчас с напряжением смотрели, рискнул взять в лоб, – и некоторые зрители отшатнулись от прыгнувших с экрана ответных трасс. Третьему он – видимо, после крутого разворота, изображение было смазано инерцией, – сел на спину и расстрелял почти в упор. Зрелище было жуткое – американский истребитель, распоротый длинной пушечной очередью, вспыхнул мгновенно и сразу весь. Затем кадр снова поменялся.
Все сменяющие друг друга эпизоды заняли от силы полторы минуты. Перед самым концом на экране снова появились профили горбатых истребителей, и один-два снаряда из длинной, выпущенной с большой дистанции очереди попали одному из них в хвостовое оперение. В самую последнюю секунду можно было видеть, как «корсар» развернуло в воздухе и швырнуло вниз, а затем картинка сменилась на ровное черное поле. Бой кончился.
В нескольких местах послышались аплодисменты, которые почти сразу же и угасли. Если не чувствовать каждую секунду, что тебя вот-вот прикончит человек, сидящий в такой же машине, как и ты, и имеющий теоретически точно такие же на это шансы, а глядеть на это со стороны… Впечатление от просмотра неожиданно оказалось не самое приятное.