Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль
Шрифт:
– Мне нужно десять тысяч ярдов – это максимум, с которого можно рассчитывать на попадание. Лучше девять.
– Ага, а еще лучше семь. Тогда-то он и перенесет на нас свой главный калибр, чего мы все тут и добиваемся. Чудесно!
– Куда уж лучше!
– Если кто забыл, до сих пор не зафиксировано ни одного торпедного попадания с дистанции более пяти миль. Старший, как там эсминцы?
Пауза, возникшая после этого вопроса, продлилась больше, чем требовалось, и один за другим все офицеры повернулись в том же направлении, что и внезапно замолчавший старпом. То, что их героическая атака уже никому не нужна, стало ясно сразу. Авианосец еще имел ход, еще даже пытался как-то менять курс, но уже был обречен. Громадные языки пламени вырывались из его корпуса, наклонившегося к поверхности моря под нелепым углом, из-под развороченной на корме взлетной палубы толчками выбрасывало вверх клубы густого нефтяного дыма. Вокруг, не далее чем в четырех-пяти десятках ярдов, один за другим поднимались фонтаны накрытий: каждый залп теперь, по-видимому, давал попадание.
Эта жуткая картина через несколько секунд исчезла из поля зрения офицеров крейсера, когда тот, повинуясь приказу командира, заложил циркуляцию, склонившись в сторону русского корабля.
– Спокойной ночи, ребята [145] , – произнес Лакий, прежде чем они легли на боевой курс.
До торпедного залпа оставалось две минуты, посоветовать командиру отказаться от него никто не решился.
«Беннингтон», медленно кренясь на правый борт, погружался в воду. Та скорость, которую могли обеспечить заполняющемуся водой корпусу уцелевшие котлы, уже не оказывала никакого влияния на исход боя. Огромный авианосец почти не слушался руля, значительный дифферент на корму в сочетании с креном на правый борт вызывал очень большие опасения в отношении потери остойчивости – корабль мог перевернуться еще до исчерпания заложенных в проекте ее запасов.
145
Good night! В американском сленге середины XX века одним из значений этого выражения было «Это конец».
Отбиваться ему было уже нечем: яростно бившие в задирающийся горизонт кормовые башни пятидюймовых универсалок снесло прямым попаданием, островную надстройку пробило насквозь тяжелым снарядом, от взрыва которого рухнули за борт сломавшиеся у основания мачты радиолокаторы. Корма авианосца пылала, так и не успевшие подняться в воздух торпедоносцы скатывались в сторону правого борта, утыкаясь в нижний ярус «острова».
В 0956 командир «Беннингтона», убедившись, что все возможности сопротивления и борьбы за живучесть исчерпаны, отдал приказ оставить корабль. Турбины медленно остановили свое вращение, и неподвижный пылающий авианосец застыл, окутанный черным дымом, задирая нос к небу. С бортов сбрасывали плоты и пробковые матрацы, матросы прыгали в воду с высоты правого борта, пытаясь как можно дальше отгрести от тонущего авианосца, дергающегося от попаданий и близких промахов.
Легший у самого борта снаряд прикончил наиболее торопливых. У среза палубы выстроившиеся в ряд моряки не отрываясь смотрели на идущий на горизонте бой. Несколько человек молились, стоя на коленях, кто-то стаскивал с себя ботинки, какой-то младший лейтенант лихорадочно зарисовывал в блокнот силуэт русского корабля.
Из люков, расположенных у основания надстройки, выскакивали матросы, чьи боевые посты были в глубине лабиринта палуб и отсеков авианосца. В первое мгновение, выбежав на яркий свет, они застывали, пораженные картиной пронесшегося над палубой опустошения; лезущие следом толкали их в спину, стремясь, в свою очередь, скорее оказаться наверху.
Зрелище, конечно, было не для слабонервных. Палуба задиралась к носу под углом градусов десять, одновременно накренившись почти на такой же угол вправо; чтобы сохранить на ней равновесие, людям приходилась передвигаться согнувшись. Почти вся кормовая часть взлетной палубы, вплоть до кормового самолетоподъемника, была разворочена и горела, исторгая из недр корабля густой черный дым с проблесками оранжевого пламени.
На палубе валялись одна из башен универсальной артиллерии и обломки металлических конструкций, снесенных с «острова». У его подножия сгрудились исковерканные, припавшие на крыло, сбившиеся в кучу «эвенджеры», придавившие несколько дверей. Среди самолетов лежали тела американских моряков, сброшенных с надстройки или погибших уже здесь.
Десятка три человек, раскатав по палубе пожарные рукава, поливали водой раскалившуюся палубу, стремясь использовать последние минуты, пока не упало давление в гидросистеме; руководил ими офицер в обгоревшем мундире с неразличимыми уже знаками различия.
С обоих бортов все еще сбрасывали спасательные плотики, на правом борту на шлюпбалках покачивался катер, уже доверху забитый людьми. За считаные минуты он был спущен на воду, и несколько моряков прыгнули в него сверху, прямо на головы сидящих. К катеру со всех сторон устремились надеющиеся спастись на его борту, но места им уже не было. Взревел мотор, и сначала медленно, а затем все быстрее катер начал удаляться от гибнущего корабля.
Корпус авианосца дрогнул, где-то в его погружающейся кормовой части возник глухой рокот, корабль ощутимо тряхнуло несколько раз подряд, и это точно не было очередной серией вражеских попаданий: уже довольно давно, как с удивлением обнаружил командир авианосца, по ним никто не стрелял.
Капитан Сайкс находился на палубе, стоя у носовых универсальных башенных установок вместе с большинством старших офицеров авианосца. Не хватало нескольких – погибших или все еще не выбравшихся из внутренних помещений. Контр-адмирала Кинка тоже не было: старый извращенец [146] отказался покидать носовую рубку, заявив, что желает погибнуть вместе с кораблем.
146
Игра слов: одно из американских сленговых значений слова kinky, образованного от kink (завиток, перекрут), – извращенный.
Услышав об этом, Сайкс поморщился и приказал одному из штурманов, бугаю из Северной Каролины, футбольной гордости «Беннингтона», привести адмирала, если понадобится, силой. Помимо всего прочего, капитан не хотел быть единственным козлом отпущения за гибель флотского авианосца – пятого с начала войны и второго за месяц [147] , после двухлетнего отсутствия потерь в тяжелых кораблях. Он не любил красивых жестов. То, что новейший, только что вступивший в строй авианосец, ценнейшая боевая единица, его любимый корабль, потоплен так глупо, просто каким-то шальным рейдером, возникшим ниоткуда, было невероятно, невозможно! Это противоречило всем стандартам – авианосцы никогда не участвуют в надводных боях, их строят не для этого.
147
Легкий авианосец «Принстон» был потоплен японской авиацией 24 октября, в первую фазу битвы за Лейте.
Да, «Глориес», но это британский авианосец, корабль его чертова величества. Он погиб так же, как и они, глупо вляпавшись в самом начале войны, погиб в назидание другим, и повторения этой истории просто не должно было случиться! Почему здесь нет линкоров? Почему крейсера и эсминцы не дали им время отойти, не дали хотя бы несколько минут, ну хоть пять-десять, чтобы поднять в воздух торпедоносцы? Почему русский линкор не был обнаружен самолетами-разведчиками – уж это прямая вина адмирала. Почему во вчерашнем ударе полегла почти вся авиагруппа, а у вернувшихся дрожали колени? За что?!
Капитан уже практически терял контроль над собой: после четкости и хладнокровия, проявленных им в бою, это было невыносимо. Сильный удар по пяткам заставил его оглянуться.
– Сэр! – тряс его за рукав какой-то незнакомый офицер. – Сэр! Надо уходить, корабль скоро утонет, а перевернется, скорее всего, еще раньше! Уже никого почти не осталось, надо уходить, сэр!
Молодые глаза возбужденно блестели на густо закопченном лице, парень продолжал трясти командира авианосца за рукав, видимо, не очень сознавая, что делает.