Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль
Шрифт:
Ни один человек не решился проронить ни слова: все сидели или стояли, выпрямившись, как истуканы, глядя ничего не выражающими глазами прямо перед собой.
– Ни ночью ни днем им от нас не уйти. Наш радар – это козырь, которого у них в колоде нет и не будет. На такой дистанции боя калибр не столь важен. Соединению Гонта зайти им в лоб и осветить. Потом торпедная атака совместно крейсеров и эсминцев. Если не справимся сами, то через пару дней наведем на них Бонэм-Картера и устроим второй Ютланд…
При этих словах стоящий навытяжку тридцатидвухлетний лейтенант-коммандер Элксенсон,
Мур резко обернулся на привлекшего его внимание офицера, смерив его взглядом, но тот больше не шелохнулся, глядя прямо перед собой и всем своим видом изображая мраморную статую.
– Ютланд… – Адмирал взвесил на языке так громко прозвучавшее слово. – Ютланд… Вот оно что…
Он, не отрываясь, глядел в лицо своего штурмана, с которым плавал не первый год, высоко ценя его как профессионала и фанатика своего дела, и в котором до сих пор ни разу не замечал проявлений человеческих слабостей.
– А есть ли у нас другой выход?
Среди офицеров возникло какое-то движение, словно все одновременно повели плечами, но опять ни один не рискнул произнести ни слова.
– А вот другого выхода у нас нет.
На этот раз Мур был уже спокоен, и во взгляде, который он наконец отвел от бледного, неподвижного лица лейтенант-коммандера, не было и в помине пережитого им минуту назад бешенства, оно ушло глубоко внутрь. Только после этого чувствовавший себя одиноким и незащищенным солдатом, на которого надвигается вражеский танк, флаг-штурман рискнул подумать, что разум и воля адмирала по силе воздействия равны по крайней мере шестнадцатидюймовому калибру. Накопившийся в легких воздух он выдохнул абсолютно бесшумно.
– Если мы их выпускаем, Бонэм-Картер сам с ними связываться не будет, это я лично ему прикажу. Погода… Она вряд ли улучшится, а скорее и наоборот. Если они дойдут до Мурманска, то все эти жертвы, две тысячи погибших американских моряков, наши метания – все будет зря. По большому счету это будет означать, что после потопления «Шарнхорста» год назад мы все зря ели свой хлеб и переводили топливо, за которое платили жизнями экипажи «купцов» и эсминцев…
– Они могут попасться и субмаринам наци.
– Не стоит на это особо рассчитывать. С абсолютно той же вероятностью им можем попасться и мы. Даже, пожалуй, с большей – мы еще в проливе, и нас могут атаковать даже янки, с них станется.
– Силуэт «Кинг Джорджа» уникален, спутать его с чем-то – значит совсем себя не уважать.
– Разве что с «Лондоном».
– В любом случае они предупреждены, что линкоры флота метрополии в море…
Перебрасываясь фразами, офицеры штаба расселись по креслам. Вестовые в белых перчатках принесли чай с
У Элксенсона мелькнула мысль, что все вокруг свихнулись, но этого просто не могло быть, и он решил, что сам сходит с ума. Нереальность происходящего подчеркивалась темой разговора. Обсуждалась наиболее выгодная дистанция ночного боя, и в качестве «адвоката дьявола» выступал старший артиллерийский офицер линкора, фанатичный приверженец крупной артиллерии. Еще год назад его любимым коньком была разработка фантастического варианта ситуации, когда тяжелый корабль, не замеченный авиаразведкой, внезапно атакует соединение авианосцев. После потопления «Беннингтона» именно в таких условиях его авторитет возрос неизмеримо.
Неизмеримо возрос к этому моменту и авторитет генерала армии Баграмяна, оказавшегося первым из командующих фронтами, кому удалось добиться значительного успеха в медленно разгорающейся битве на просторах северо-западных земель Германии. К восьми часам вечера отдельные подвижные группы 4-й ударной армии генерала Малышева сумели внезапным рывком захватить неповрежденные мосты через Эмс – чистое золото по военным меркам. Через часы, за которые спешно собранные тыловые части американской дивизии пытались отбить переправы у держащихся за них ногтями и зубами десантников, уже вдоль северного берега реки прошла, отслаивая от Эмса, как стамеска, американскую технику и живую силу, головная бригада 3-го гвардейского мехкорпуса.
– Кто? – вопросил вдыхающий холодный трубочный дым генералиссимус стоящего навытяжку генерала.
– Полковник Кремер, командир восьмой гвардейской мехбригады.
– Где представление?
Генерал не понял, и Сталин с раздражением подумал, что даже хорошие новости ему иногда приходится выслушивать от идиотов.
– Представление к званию Героя, обещанного командиру первой части, которая пересечет коммуникации.
– Да, товарищ Сталин. Командир корпуса, наверное, представит листы после завершения операции…
– Нам придется извести много чернил на подписи к наградным листам, товарищ Сталин, но это будет самой простой частью.
Последние слова произнес Шапошников – один из немногих армейских военных, присутствовавших в последние дни на заседаниях Ставки. Ключевые фигуры – Жуков, Василевский – были в войсках.
– Да… Чернил в стране хватит. Гм… Значит, все-таки Баграмян, а не Черняховский. Интересно. Я не ожидал такого.
– Иван Христофорович в исключительно хорошем темпе разделался с противостоящими ему частями, не постеснявшись вовремя задействовать Вольского. Перед ним не оказалось крупных танковых частей, а вот Иван Данилович столкнулся с сопротивлением немецкого танкового корпуса, более устойчивого в гибкой обороне, чем американские части. Бывший «Герман Геринг». И вообще в полосе третьего Белорусского оказалось больше немецких частей, чем мы предполагали. Не знаю, можно ли в этом винить разведку – она сработала выше всяческих похвал…