Вариант 'Омега' (Операция 'Викинг')
Шрифт:
– Две недели, Александр. Как минимум две недели. Я готовлю радиста, он целыми днями набивает себе руку, подделывает почерк русского. В любой момент капитан может отказаться сесть за ключ. А я не могу терять канал, не имею права.
– Я попробую убедить адмирала, - неуверенно сказал Целлариус.
– Нечего пробовать, фрегатен-капитан!
– вспылил Шлоссер.
– Я не готов! Все! Канал необходимо закрепить самой серьезной информацией. Еще будет ревизор из Центра! Все еще будет! Имейте терпение!
– Спокойно, барон.
– Целлариус положил руку Шлоссеру на плечо.
– Я выполню приказ ставки, если меня не будут торопить.
– Шлоссер снял с плеча руку Целлариуса.
– Ты только что рассказал поучительную историю. Сколько мы провалили операций из-за недооценки противника? Придворные интриги адмирала меня не касаются. Хотите иметь качество? Имейте терпение!
– Но в разумных пределах, барон.
– Целлариус пытался успокоить Шлоссера. Начальник абверштелле считал майора отличным разведчиком, но плохим политиком. Он знал настроения в Берлине и понимал, что две недели - крайний срок, на который согласится Канарис.
– Сведения, которые необходимо передать Москве, доставит адъютант адмирала.
– Скажите, Целлариус, вы знаете характер дезинформации?
– спросил Шлоссер.
– Нет. Это держится в строжайшей тайне.
– Но операцию проводят не из-за пустяка, который можно было бы протолкнуть русским через обычную агентуру?
– Конечно, Георг, и не надо со мной разговаривать на "вы". Никто не принижает важности твоего задания. Оно исходит лично от фюрера.
– Я забочусь не о карьере, черт вас всех возьми! Стратегическую информацию разведчик не может получить в офицерском казино! Ей не поверит последний идиот - не то что руководители русской разведки. Необходим солидный источник. Очень солидный.
– Согласен, Георг.
– Целлариус обнял Шлоссера за плечи.
– Считаю, что твой план с полковником Редлихом будет принят адмиралом. Редлих, работая в генштабе, может знать очень много. Русские поверят.
Шлоссер долго молчал. Руководство операцией ускользало из рук. Целлариус не говорит об этом, но ясно - он получил от Канариса полномочия контролировать действия Шлоссера, и теперь майор все время будет ощущать давление. Его будут торопить, торопить... А в случае неудачи ответит он, только он, он один...
– Поверят, - медленно повторил он, - если работать солидно. Сначала получить разрешение Москвы на вербовку, закрепить правдивой и ценной информацией. Необходимо время. Я не уступлю ни дня. Или ты забираешь у меня русского, операцию и всю ответственность. Ясно?
В эту ночь Скорин не мог заснуть. Одевшись, он спустился в гостиную, растопил камин и подвинул к нему старинное, очень удобное кресло. Несколько раз дверь в гостиную приоткрывалась, видимо, охрану беспокоило, почему русский не спит, зачем летом топит камин, уж не задумал ли бежать. Скорин слышал шаги за дверью, скрип половиц на втором этаже, шорохи под окнами - не спит охрана. Если бы она знала, с каким трудом Скорин пробрался сюда, что даже под угрозой смерти не уйдет из этого дома, то спала бы спокойно...
Он услышал легкие шаги, дверь скрипнула, кто-то тихо вошел в гостиную.
–
– Скорин, нагнувшись, поправлял в камине поленья.
– Какого черта вам не спится?
– А почему вы не спите, капитан?
– услышал Скорин женский голос, повернулся и увидел Лоту Фишбах: кутаясь в шаль, она стояла, прислонившись к дверному косяку.
– Простите, Лота.
– Скорин поднялся, придвинул к камину второе кресло, открыл буфет. Присев на корточки, стал разглядывать бутылочные этикетки.
– Что вы будете пить?
– Спасибо, ничего не надо.
– Она облокотилась на спинку кресла.
– Вы любите глинтвейн?
– Очень.
– Лота улыбнулась.
– Сейчас я приготовлю.
– Достав две бутылки вина, Скорин вышел из гостиной.
На кухне садовник и рыжий слуга играли в карты. Увидев Скорина, они испуганно переглянулись. С одной стороны, он офицер чуть ли не хозяин особняка, с другой - арестант. Не обращая на них внимания, Скорин в поисках нужных снадобий открывал шкафы. Он отрезал несколько долек лимона, взял кастрюлю, бросил в нее щепотку корицы, несколько кусков сахара - и молча вышел. Охранники облегченно вздохнули.
Лота с любопытством следила, как он, смешав в кастрюле два сорта вина, поставил ее в огонь. Девушка никогда не думала, что может с симпатией смотреть на русского разведчика. Ей порой казалось, что ее разыгрывают: высокий худой человек с тонким, интеллигентным лицом и большими голубыми глазами не мог быть русским да еще коммунистом. Он не мог быть военным, человек с такими глазами не может выстрелить в другого человека. Вот барон может, он другой. Да, конечно, он настоящий мужчина...
– Не знаю, вкусно ли, но горячо наверняка.
– Он посмотрел на кружки с шипящим напитком.
– Рискнем?
– Рискнем, капитан.
– Лота, как и все в доме, называла русского "капитаном". Обжигаясь, она сделала несколько маленьких глотков.
– Похвалите меня, Лота.
– Вы молодец... Вам страшно, капитан?
– неожиданно для самой себя спросила она.
– Я далеко не смельчак, как барон.
– Скорин засмотрелся на уютное пламя камина. Огонь мерно гудел, потрескивали поленья. Пламя, которое за минуту до того длинными языками тянулось вверх, теперь растекалось по углам, притаившись, ждало новой жертвы. Скорин подбрасывал новое полено, огонь его облизывал, словно пробовал на вкус, некоторое время казалось, что огонь, насытившись, смилостивился над новой жертвой. Так только казалось, он играл с ней, согревал, чтобы зажечь сразу, со всех концов.
Скорин смотрел на огонь, думал о сидевшей рядом девушке. Что-то нравилось в ней. Она была естественна, не пыталась изображать роковую, многоопытную, циничную женщину. Лота вообще ничего не изображала, просто жила рядом. Скорину даже казалось, что она вообще не понимает своей роли в происходящем.
Странное существо. Присутствие ее здесь не очень понятно. Конечно, женщина Шлоссеру в этой операции нужна. Но не такая, совсем не такая.
– Лота, вы кончали школу или пришли в разведку из самодеятельности?
– спросил Скорин.