Вариант 'Омега' (Операция 'Викинг')
Шрифт:
– Виктор Иванович!
– Комиссар хотел Симакова перебить, но майор заговорил так решительно, что он положил рапорт на стол и молча слушал.
– Я знаю, что Скорину во всех отношениях важно увидеть Петрухина. Скорин проводит крайне опасную операцию, и от его душевного равновесия, от его убежденности в победе зависят жизнь самого Скорина и успех операции...
– Скорин санкции на вариант "Зет" не запросил, - все-таки перебил Симакова комиссар.
– Почему, как вы это объясните?
– Пока у меня нет объяснения. Но, увидев Петрухина...
– Сядьте!
– уже более миролюбиво сказал комиссар,
– Да! Они понимают друг друга с полуслова.
– Вы-то откуда все это знаете?
– Знаю!
– Все все знают, один я сомневаюсь.
– Комиссар вздохнул, вернул Симакову личное дело Петрухина.
– Раз вы все знаете, вас ни о чем предупреждать не надо.
– Симаков вытянулся, комиссар пожал ему руку, усмехнулся.
– Да, да, да. Вы отвечаете головой, это я уже слышал". Срочно узнайте, где воюет ваш Петрухин.
– Послезавтра Петрухин будет в Москве, Виктор Иванович.
– Желая показать комиссару, что задание будет выполнено быстро, Симаков проговорился: еще не получив разрешения, он нашел Петрухина, даже вызвал его в Москву.
Комиссар усмехнулся и кивком отпустил Симакова.
Санитары помогли Скорину выйти из машины. Поддерживая его под руки, провели через сад и, словно по эстафете, передали рыжему веснушчатому лакею, который, раскланиваясь, проводил Скорина в гостиную. Там его уже ждала Лота Фишбах. Увидев Скорина, Лота встала, быстро пошла навстречу.
– Ты можешь идти, Макс, - сказала она слуге и взяла Скорина за руки.
– Здравствуйте, Пауль. Очень рада вас видеть.
– Лота говорила совершенно искренне: капитан жив, теперь ее совесть может быть спокойна.
– Не надо, фрейлейн, - остановил Лоту Скорин.
– Вы впервые выступаете в роли тюремщика?
– Я считала...
– И совершенно напрасно, - перебил Скорин.
– Не стоит разыгрывать мелодраму, зовите своего благодетеля.
– Он показал на дверь.
– Где он прячется?
Лота, не ожидав такого поворота, смутилась.
– Вы свободны, Лота.
– Шлоссер вошел в комнату, оставив дверь открытой.
– Распорядитесь, чтобы мне приготовили кофе, а капитану молоко.
– Я тоже хочу кофе, - сказал Скорин.
– Врачи запретили вам...
Скорин не ответил, взял со стола сигарету и закурил.
Шлоссер с любопытством оглядел Скорина, кивнул Лоте и сел напротив разведчика.
– Я сожалею, капитан...
– Не надо, майор, - перебил Скорин.
– Вам, аристократу, внуку генерал-полковника, не пристало так беспардонно врать.
Шлоссер посмотрел на бледное лицо Скорина, на сигарету, осуждающе покачал головой.
– Я действительно забочусь о вашем здоровье, капитан.
Скорин усмехнулся, хотел что-то ответить, но рыжий слуга вкатил столик с кофе. Пока он расставлял чашки, оба молчали.
– Ваше имя, звание, цель заброски?
– Не понял вопроса, майор.
– Скорин, вытянув ноги, откинулся на спинку кресла.
– Мои документы у вас, перечитайте их.
– Вы сомневаетесь в моей уверенности? Я знаю, что вы русский разведчик.
– Не понял, майор, - вновь ответил Скорин.
– Конечно, не сомневаетесь, иначе не вели бы себя так... Какой же капитан вермахта
Скорин отхлебнул кофе и похлопал себя по рукаву нового мундира.
– Благодарю за новое обмундирование.
– Пустяки, капитан.
Шлоссер, взяв чашку, подошел к окну. Он не собирался сегодня форсировать события, русский еще плохо себя чувствовал. И майор хотел говорить о делах на следующий день. Но, наблюдая за противником, Шлоссер решил не откладывать беседу: русский возбужден, может броситься на охрану или наделает других глупостей.
– Выслушайте меня, капитан. Прошу извинить, если буду излишне многословен.
– Шлоссер поставил чашку на стол, закурил, продолжал говорить, разгуливая по комнате.
– Я располагаю неопровержимыми доказательствами, что вы русский разведчик, заброшенный в Таллинн со специальным заданием.
– Он сделал паузу, посмотрел на Скорина, который сидел, вытянув ноги, и безучастно пил кофе. Казалось, происходящее не имело к нему никакого отношения.
– Перехожу от риторики к доказательствам, - продолжал Шлоссер. Отпускное удостоверение - фальшивка, при желании вы можете ознакомиться с документами. Я попросил хирурга, он осмотрел ваше ранение в бедро и дал категорическое заключение, что швы накладывали не немецкие врачи. Мы обнаружили вашу рацию. Вряд ли ее принадлежность вам нуждается в доказательстве... Еще изъятый у вас, капитан, томик стихов Гейне помог нам расшифровать перехваченные радиограммы. Кроме того, шифр подходит для передач, которые ведет Москва каждое четное число в ноль часов сорок минут местного времени. Все телеграммы имеются в деле. Желаете ознакомиться?
– Если вы настаиваете, - безразлично ответил Скорин.
– Перестаньте играть в героя, капитан! Вы что, не боитесь смерти?
– Боюсь, майор.
– Вы понимаете, что собранных мною данных вполне достаточно для суда? По законам военного времени...
– Майор, вы что-то говорили о документах.
Шлоссер вышел из комнаты. Скорин проводил его взглядом, расстегнул воротник мундира. Что, Сергей, добился своего? Ты беседуешь с майором абвера Шлоссером. Доказательства, безусловно, у него имеются. Что же дальше?
Скорин оглядел комнату.
Надо отдать абверу должное - великолепная квартира; конечно, разработана и легенда проживания.
Шлоссер вернулся, протянул Скорину коричневую кожаную папку.
– Пожалуйста, капитан. Можете убедиться, что немецкая аккуратность и педантичность имеют свои положительные стороны.
Скорин открыл папку. Посмотрел свои фотографии. Вот он идет по улице Койдула с Хонниманом и молоденьким смущенным лейтенантом... (Значит, засекли сразу. Вероятно, тогда - среди многих других!) Вот сидит в баре, беседует со Шлоссером... В машине за рулем... В подвале гестапо пьет с Маггилем коньяк, а на переднем плане Вальтер истязает свою жертву. Ответ из части... из университета... заключение врача о характере ранения, даже фотография шва с детальными объяснениями... ("А мы упустили из виду, что советские и немецкие хирурги накладывают швы по-разному".) Протокол обыска на конспиративной квартире, протоколы изъятия рации и томика стихов Гейне...