Вариант 'Омега' (Операция 'Викинг')
Шрифт:
Через час силы оставили его, он не мог уже ни пить, ни болтать и был передан на попечение слугам. Тяжело отдуваясь, Редлих поднялся по скрипучей лестнице. Рыжий слуга поддерживал его, направляя его движения.
Через минуту Редлих уже надрывно храпел.
Скорин и Шлоссер еще сидели за столом. Лота отошла к открытому окну.
– Действительно, болтун, - сказал Скорин.
– Либо блестящий актер.
– Просите у Москвы разрешение на привлечение к сотрудничеству. Шлоссер сделал маленький глоток кофе.
Два дня полковник Редлих жил в особняке. Будучи осведомлен о близости барона
Итак, жизнь в особняке шла относительно спокойно.
Полковник Редлих ел, пил и болтал, не подозревая, что заинтересованность абвера может обернуться для него весьма неожиданной стороной.
Скорин ждал, когда Шлоссер откроет карты и выяснится истинная цель пребывания барона в Таллинне. Еще Скорин ждал сообщения от Лоты. Он попросил ее достать ему адрес "маленького человечка". Потрясенная рассказом русского, Лота в ту ночь обещала помочь, но утром одумалась и рассказала обо всем Шлоссеру. "Человек должен иметь надежду. Обещайте, пусть надеется", - сказал Шлоссер. Лота делала вид, что пытается достать адрес "маленького человечка", конечно, не подозревая, что капитан уже немало знает о гестаповце, а просьба к ней, Лоте, связана с далеко идущими планами русского разведчика.
Шлоссер каждый день посещал "бюро Целлариуса", докладывал фрегатен-капитану о ходе операции. Барон ждал, когда русский получит "добро" на вербовку полковника.
Москва ответ задерживала.
Ни Шлоссер, ни тем более Скорин не знали, какое давление оказывает ставка на адмирала Канариса, требуя немедленного форсирования операции "Троянский конь". Адмирал получал ежедневно от Целлариуса отчет, внешне выражал недовольство медлительностью Шлоссера, но внутренне одобрял осторожность питомца, отлично понимая, что стоит Москве на минуту усомниться в поступающих из Таллинна данных, как вся операция будет обречена на провал.
Не знал о заботах Канариса и майор Симаков, у него хватало забот собственных. В Таллинне происходило что-то, не предусмотренное планом операции. Симаков даже для себя не мог точно представить ситуацию, в которой оказался Скорин. Тот работал явно под контролем немцев, но разрешения на вариант "Зет" не запросил. На запасной канал связи не выходит. В самое худшее Симаков не верил, но убедительно аргументировать это не мог и на вопросительные взгляды руководства: "Вы уверены?" - мог лишь твердо отвечать: "Уверен". Атмосфера вокруг операции становилась все более напряженной. Поступающая от Сергея информация становилась все интереснее и конкретнее.
Из партизанского соединения, базирующегося под Таллинном, получено подтверждение, что Петрухин прибыл благополучно и ушел в город. Ушел и молчит.
Получив шифровку о полковнике Редлихе, Симаков отдал материал для проверки, "добро" на вербовку не дал. Он рассудил так: по указке Шлоссера Скорин мог бы сообщить о вербовке как о свершившемся факте, а он просит разрешения. Зачем? Видимо, Шлоссеру нужно получить одобрение Москвы. Симаков решил выждать и усложнить ситуацию. Скорин таким образом получит лишний козырь в борьбе с немецким разведчиком.
Так прошла неделя. Москва молчала. Скорин, не имея санкции, не мог приступить к вербовке полковника, не имея источника, не мог получить ту "ценную информацию", ради передачи которой была задумана операция "Троянский конь". Шлоссер терялся в догадках, не понимая, почему русские не санкционируют приобретение такого ценного агента. Полковник Редлих прилетел в Таллинн. Повторную командировку полковника в Таллинн решил неожиданный визит Канариса к начальнику генштаба Гальдеру. Адмирал и генерал-полковник пришли к решению в случае удачного завершения операции полковника Редлиха обвинить в шпионаже в пользу России и расстрелять, дабы у Москвы не возникло сомнений в правдивости полученной информации.
Фрегатен-капитан Целлариус, получив соответствующее распоряжение адмирала, завел на полковника генштаба дело, аккуратно подшивал в него копии донесений капитана Кригера в Москву. Полковник понимал, что его используют в какой-то большой игре, и, ожидая благодарности, распинался в заверениях дружбы перед Шлоссером, Кригером и Целлариусом.
Все было готово, но Москва молчала.
С того дня, как Скорин рассказал Лоте о "маленьком человечке", отношения между ними изменились. Они часто гуляли вместе, хотя Шлоссер по-прежнему не доверял Лоте полностью охрану разведчика, их совместные прогулки всячески поддерживал. Скорин, выполняя предписания врача, гулял два раза в день - от одиннадцати до двенадцати и от восемнадцати до девятнадцати. И в основном по одному и тому же маршруту. Шлоссера заинтересовала эта закономерность. Он даже сам дважды сопровождал Скорина, но ничего подозрительного не заметил. Скорин, пожаловавшись на боли в ноге, вновь стал ходить с тростью. Его сопровождал охранник под видом знакомого офицера, а иногда Лота. В таких случаях негласная охрана усиливалась.
Лоте нравились эти прогулки. Она представляла, как когда-нибудь будет рассказывать о том, что прогуливалась по Таллинну под руку с крупным русским разведчиком; конечно, она не упомянет о вооруженной охране. Лота слагала красноречивый рассказ, оснащая его все новыми подробностями. Русский оказывался то горилло-образным дикарем, то блестящим элегантным кавалером, по уши влюбленным в свою прекрасную телохранительницу. Иногда происходили погони и перестрелки. Эта часть рассказа еще не была окончательно отточена, Лота не придумала, кто за кем гнался и в кого ей приходилось стрелять.
Гуляя, Лота исподтишка рассматривала своего спутника Обычно спокойное, бесстрастное лицо русского в час прогулки преображалось. Капитан - как Лоте хотелось узнать его настоящее имя!
– о чем-то напряженно думал. Он хмурился, улыбался, казалось, мысленно с кем-то разговаривал, что-то доказывая, стучал по мостовой тростью. Глаза у него тоже менялись - то голубые, то синие, то совсем черные. Иногда он пристально смотрел на противоположную сторону улицы.
В тот день сразу после вечерней прогулки Шлоссер пригласил Скорина в библиотеку.