Варварство

Валиуллин Ринат Рифович

Африканизмы души

Не надо в кружку,сегодня напьюсь из бочек.Я, выросший на литературныхбакенбардах Пушкина,вашего гнева извозчик.Пишу письмо бревномвам, королеве шахмат,сегодня влюблён, как слон,не надо так охать и ахать.Дайте мне только шансв будни забот слововтиснуть чрезвычайным посломиз уст, разомлевших с хобот,с пометкой: влюблённый слон.Мои уши выросли от непослушания,прислушиваясь к ласке гипотетической,я, холодность отшелушивая,вас из списка нелюбимых вычеркнул.Люблюи, как всякий влюблённый

слон,не зная меры,в одушевлении плотскогомечусь розовыми вольерами,маленький, чувственный, скотный.

Страницы евангелия

Я переспал с ангелом,у меня выросли крылья,мешают спать одному,ворочаюсь в застывшей с кофе глине.Кофе не перепить,и я не пью.Они делают это в полёте,и мне пришлось улететь.Любопытно было,как разоблачаются ангелы…Бесподобно… Я думал, врёте…Какой хирург вырвет теперькрылья из беззаветного моего евангелия.

Претензия

Я не писал себе стихов,повествованиекачало колыбель грехов,и в наказаниеклассический ввела мотив,как внутривенноетой музыки, что полюбилаДжона Леннона.Тень оставалась за столом,я с ней расстался,как расставался взгляд с окном,а с шеей галстук.Из кухни трудно уходить,где вечный чайник.Тень поедала пирогис моим отчаянием.Я вышел в заморочек сад,в огрызках ветви.Не принимал сегодня ад,в аду проветривание.Я не хотел служить в раю,где сладость птичьяи Евы в яблочном сокудо неприличия.Опять на кухню и за стол,где тень оставил.Прочесть пунцовое: за что?Её устами.

Окт

На улицу вышел октябрь,высморкалсяна проходившего человека,чёрных зубов ряд,в вальсе падающие веки.Поправил небо,попытался придать емуоблаками форму античную,тщетно.Плюнул на проходившего человекараспадом личности.

Петролеум

Налейте любви керосину,у меня с рождения жажда,и я стану автогигантом,чтобы въехать в ваше пространство жаркое,отхаркиваясь хореем и ямбом.Возьму за талию, как бокал,залпом непослушнуюгалерею шедевров,вылакаю душу.Утону в штанах значимости своей для вас,объявлю вечное воскресение,нет границ рамок, неогранённый алмаз,я выжгу вашу печаль осеннюю.Видите, как плещется архитектура,в ухмылке водыотражение человечества,вылизанное гламуром,не Нева, это время течёт самодовольно ввашей крови,время цветёт пурпуром.Выспимся на потолке влюблённости,будет сваливаться тёплым одеяломпростодушие.Чёрт с ним,смыкая черепов выгублённые емкости,чокнемся в лучшем случае.

Я был зачат безумием полов…

Я был зачат безумием полов,и даже пыль,каким количеством не знала слови нежных сил,во мне прелюдий этих сумраклексиконне выветрился суммойрта с умом.Что про родителей, они опятьстена,её вопросом не сломать,их тьма.Как будто выставили, бросилиза дверь,жилища где порог запачкан осеньютеперь.Я вечер тёплый звал на встречувместо сук.За моногамность, безупречныйслух.С ним говорить, что про себямолчать,под листьев, вспомнивших иврит,ворча.Таких, как осень, много былоздесь.Я больше не любил унылость,лес.

Обращение к статуе

Архитектура ветра,девушка, ты так серьёзна.Готов ли я к таким отношениям,мне же только оттаять с мороза,вдохновение приходит от женщин.Прекрасные в пыли,лишённые языка и слов.Где глухота, там все правы,не влезтьв снега бесчувственных белков.Листаю лица, сколько их навстречу,каждое персона и не меньше.Поэт вынянчивает стих,который вырвала страницей женщина.Великие в пыли,те, что насиловали рифму вместе с прозой,в их похоти другие (ваши) незнакомки отцвели,вкусы поддались коррозии.

Бог и алконавты

Боже мой, что за манеры,пить с утра коньяк в стратосфере.Убирайтесь с моего участка,идите в ад,там барменом дьявол,у него есть прекрасный яд.Сейчас позвоню, вы же не противбухнуть на халяву.Это не далеко,пройдёте квартал инквизициидо улицы гильотины,или две станции метро с пересадкойна площади «Устал как скотина».Езжайте, не выводите меня из себя… Совсембезбожники.Оставьте хоть немного меня (бога) в вашей душе.Поймите, Бог тоже человек —сегодня переговоры сложные,идите к дьяволу,я к человечеству опаздываю уже.

Клетчатка

Ешьте, ноги, клетчатку тротуаров,в ней много витамина Я,которого так не хватает.От этого на мне облицовка траура,будто всю ночь бухаяпровёл, я строение 9по улице неуверенности,корпус мой на квартиры делит,людей на закономерности.Вышел в город,а здесь ни покойника.ни дохленького приветствия.Холодный ветер устроился дворником,с порывами, но без сердца.

Осенний суп

В тарелке супа плавает осенний лист,исписана вечерним небом лужа,посуду разбивают изредка рассеянные ноги,доламывает фугу пианист —ветер —партитуру вывернув наружу,смолкает, понимая, что финал не интересени не нужен.За собой подтягивает мужа тихая коляска,в ней будущего плач и смех,шлейф скуки и любви за ними,аж расчувствовалось небо плаксой,«фи» мира, выраженное зонтами, прокололо верх.

Удивляюсь твоей способности…

Удивляюсь твоей способноститак быстро зализывать раны.День не умрёт от скромности,и ты, растерзанная драмой,поднимаешься и идёшь в него,в глазах насыпано столькопотухших весенних снегов,что в вопросах нет прока и толка.Сколько должно быть тепла в маленькоморганизме,чтобы согреть того, кто тебя недавно унизил,чтобы спасти себяот нашествия самоубийства —оно всегда бродит где-то на задворках,жалость вызывая, как осень,выплюнувшая листья,лицо ли грустит, подкорка.Переживания челюстями шинкует в сплошнуюгоречь,выставляя, как споткнулось очередное«люблю» о наречие «очень».Мигалка скорой помощи в синих зрачках,я сама – сквозь самостоятельности гарь,как время, всё выдержишь,несомненно, справишься,ненависти депрессивный удар.