Варяги и Русь
Шрифт:
Владимир вскочил на ноги и, тяжело дыша, стоял перед Белой.
— Ты, войдя сюда, — продолжал Владимир, обращаясь к Беле, — сказал: братоубийца Ярополк берёт за себя супругой Рогволдовну. Так я скажу, что этого не будет!
— Кто же помешает им? — спросил Бела.
— Я!
— Ты? Уж не один ли ты пойдёшь на полоцкого и киевского князей?
— Подниму Новгород, если ты мне не поможешь.
— Да, если только удастся... Знаю я этот народ приильменский! — возразил Бела. — Ох, как я его знаю! Они у себя шумят, кричат на вече, а на войну идут неохотно.
— Теперь за мной пойдут. В Новгороде уже изведали, каковы Ярополковы посадники.
Тень неудовольствия набежала на лицо Белы.
— Зачем же ты явился просить о ней? — холодно спросил он.
— А так... Дашь дружины, убытка не будет, пригодятся, а не дашь — всё равно!
Гневный порыв уже прошёл. Владимир успокоился и теперь говорил, поглядывая на дядю, как бы ища в его глазах одобрения своим словам. Добрыня при последних словах племянника встрепенулся и, устремив взгляд на Белу, сказал:
— Правду, отец Бела, говорит племяш-то мой, на Руси за нас и Новгород, и Киев, и вся Древлянщина. Слово скажи, появись среди них — поднимутся и пойдут. А если пришли мы просить у тебя дружины, так нужна она нам как охрана в пути да на первый какой-нибудь случай, ибо как князю без войска быть? Вот тебе мой сказ, а на остальном твоя воля.
Добрыня смолк и погладил бороду. Он видел, что его слова произвели впечатление на жреца Святовита. Бела в самом деле недоумённо посмотрел на Освальда, как бы желая узнать, каково его мнение, но норманнский витязь сидел опустив голову и не промолвил ни слова. Он как будто был сконфужен чем-то.
Старик ожидал, что пришельцы придут к нему и будут униженно просить помощи. В ответ им он решил поставить свои условия. Теперь же старик пожалел, что отнёсся слишком ласково к Владимиру.
— Не будет от тебя нам помощи, — продолжал между тем Добрыня, знаком показав племяннику, что тот не должен прерывать его, — так мы и в другом месте отыщем её. Мало ли храбрых королей и князей окрест нашей Славянщины есть? Король Мечислав у ляхов, король венгров с верховьев Истра — всё это друзья и побратимы покойному нашему князю Святославу были, так авось не откажут в помощи и его сыну. А если с ними не сговоримся, так к половцам пойдём. Их ханы до ратного дела охочи, тьму людей дадут. Таков мой сказ тебе, отец Бела. А ежели мы к тебе первому пришли, так потому лишь, что владения твои первыми нам по пути попались да слышали мы вот от нашего друга Аскольда, — переиначил на славянский лад Добрыня имя норманна, — что и ты, отец, не прочь от ратного дела, ибо позасиделись дружины твои да и казна Святовита тощать стала... Вспомнили и пришли, ведь от речи убытку не будет, а выйдет у нас дело с тобой или нет, про то не станем пока до поры до времени загадывать...
Уверенность и твёрдость Добрыни произвели своё впечатление. Бела не то чтобы смутился, но у него были свои планы в отношении этих русских витязей, и вдруг неожиданный отпор в виде указания на то, что в его помощи эти люди не так нуждаются, как он, Бела, того ожидал! Однако Бела сейчас же нашёлся, как выйти из затруднительного положения.
— Ох, сын Малка, — произнёс он, — совсем не по времени твои эти речи!
— Лучше всё сразу сказать, — ответил Добрыня.
— Да на это и другую пору найдём... Экие вы! Прямо с
— Ты, отец, сам заговорил! — перебил его Владимир.
— О чём? О Рогволдовне? Так это так, к слову пришлось. Я обрадован был, что грозный Святовит благосклонен к вашему прибытию, и поспешил сам прийти к вам, дабы пригласить вас с дороги разделить с нами, служителями Святовита, скромную нашу трапезу. А вы сейчас и за дела! Забудьте о них и помните, что вы гости Святовита. Путь ваш был долог, море бурно, и думаю я, что, забыв о всех делах, должно прежде всего дать покой и усладу истомлённому телу. А ты, мой сын, — закончил он, обращаясь к Владимиру, — пылок, как юноша! Вижу я, что сердце твоё страдает от Рогволдовой обиды, но это ли тяжкое горе? Эх, дитя, дитя! Такие ли змеи жалят человеческие сердца! Будешь жить, узнаешь сам, что и горшие страсти мутят людей, и только тот, кто, подобно мне, весь живёт в божестве, может не страдать от них: Нонне! Нонне! — захлопал в ладоши Бела.
Невидимые руки распахнули шкуры, висевшие на одной из стен, и среди них показался старый жрец, встречавший гостей на морском берегу.
— Всё ли готово для наших гостей? — спросил Бела.
— Ты повелел, могущественный! последовал ответ.
— Так проведи их в зал трапез. Тебе я поручаю их; я же пойду к Святовиту, ибо настало время моления моего пред ним. Идите, дорогие гости, утоляйте ваш голод, запейте франкским вином вашу жажду, потом возглягте на ложе, и да пошлёт вам Святовит добрые сны!..
Он слегка поклонился своим гостям; Нонне пригласил их следовать за собой. Освальд низко поклонился старому жрецу, Владимир же подошёл к Беле и, положив свою руку на его плечо, произнёс ласковым голосом, в котором не оставалось и следа недовольства:
— Отец, мне кажется, что ты полюбил меня. Не кори меня моей молодостью, попроси своего Святовита, чтобы он помог мне сесть на киевский стол, и ты найдёшь во мне навсегда преданного друга.
II
Нонне вёл гостей длинными переходами. В них стояла такая темнота, что только один старый жрец мог идти спокойно. Остальные то и дело спотыкались.
— Войти мы вошли, а как вот выйдем? — пробормотал Добрыня.
Нонне услыхал его слова.
— Ты боишься, вождь? — спросил он.
— Чего боюсь? Ничего я не боюсь, — угрюмо ответил Малкович, — будто бы нет другого пути в трапезную вашу залу! Здесь ведь и запутаться легко.
— Да, — загадочно сказал Нонне, — кто раз прошёл по этим переходам, тому трудно вернуться без помощи Святовита обратно. Но вы, чужеземцы, не бойтесь ничего, я проведу вас назад другим путём, и вы вновь увидите сияние солнца, услышите шум морских волн, но прежде всего вы должны взглянуть на тайну божества и преклонить свои колена пред владыкой воздуха, морей и земли, великим, грозным Святовитом. Такова воля моего отца-повелителя Белы.
— Пусть будет так, — беззаботно сказал Владимир, — хотя я теперь предпочёл бы чашу франкского вина и хороший кусок прожаренного на углях мяса... Но что же? Обязанность гостей покоряться во всём воле хозяина. Но что это?
Владимир остановился и схватил руку Добрыни.
Откуда-то доносились жалобные стоны. Казалось, где-то совсем близко от них мучается страшной, невыносимою болью человеческое существо. Стоны то слабели, то переходили в отчаянный, ужасающий рёв. В них слышались безумное отчаяние, предсмертная тоска и жажда смерти, которую как будто удаляли нарочно, дабы продлить эти страдания.