Варяги и Русь
Шрифт:
— А пойдут ли за тобой твои?
— Мы все служим Святовиту, — пожал плечами старый варяг, — пошлёт нас Бела, и мы пойдём. А там скоро кончится срок нашей службы, и мы все будем свободны.
— Так мы, стало быть, будем товарищами?
— Разве у вас всё решено?
— Всё! Даст Бела помощь или не даст, а я и все, кто со мной, пойдём за Освальдом и Владимиром!
— Тогда что же говорить! Сами Ассы покровительствуют нам и нашей дружбе... Только пока не сообщай никому, что я тебе поведал... Молчать придётся недолго... Освальд здесь не засидится... Будем пить за былые встречи на полях битв...
Старый Нонне привёл в обширный дворцовый покой Владимира,
— Клянусь Перуном, — воскликнул Владимир, — здесь нас встречают куда приветливее, чем у конунга Олофа.
— Я это предсказывал тебе, — заметил Освальд.
— Только бы поскорее кончились все эти переговоры... Я тоскую по родной стороне.
— Скоро, племянник, скоро! — вступился Добрыня. — Отсюда мы пойдём в Новгород.
— Ах, поскорее бы! — сказал Владимир, и в голосе его ясно слышно было тоскливое чувство. — Поскорее бы! Меня измучила эта разлука с родиной, а как вспомню я, что брат Олег до сих пор остаётся неотмщённым, так стыдно становится жить на свете.
Добрыня долгим испытующим взором посмотрел на племянника.
После смерти Святослава ближайший воевода Ярополка, его опекун Свенельд, мстя за своего сына Люта, убитого Олегом древлянским, побудил своего князя пойти на брата войной. В одной схватке Олег был убит. Когда весть об этом дошла до Новгорода, то Добрыня испугался за участь своего любимого племянника. Он был уверен, что Свенельд стремится для Ярополка к единовластию и после Олега должен наступить черёд и Владимира. Новгородцы казались ему ненадёжными. Они отказались дать дружины для мести за Олега. Страшась, как бы Новгород не выдал Владимира киевскому князю, Добрыня заставил племянника уйти за море, к конунгу Олофу. Надежды его на скандинавского владыку не оправдались, и теперь будущее молодого сына Святослава находилось во власти арконского жреца. Однако Добрыня Малкович и виду не подавал, что душа его была полна тревоги. Сколько раз при Святославе он вёл переговоры и с венграми, и с ляхами, и с хитрыми византийцами, и научился прятать свои мысли и чувства.
Покой, где находились трое гостей арконского жреца, был украшен звериными шкурами. Свет проходил через крохотные оконца. Кругом была мёртвая тишина. Ни звука, ни движения не чувствовалось за этими угрюмыми стенами.
— Что же, так и будем сидеть в этих стенах? — с нетерпением воскликнул Владимир.
Освальд беззвучно засмеялся.
— Юность нетерпелива, она не понимает старости, — сказал он, — а здесь кругом нас только старики... Медлительность свойственна их возрасту.
— О, ярл! — воскликнул Владимир. — Ты не старик, а тоже не желаешь понять, как мне хочется поскорее вернуться... Но ты воин, я дивлюсь, как не сочувствуешь ты мне, жаждущему яростного отмщения за кровь несчастного моего брата.
— Всё придёт в своё время, племянник! — перебил Владимира Добрыня, боявшийся, что молодой князь скажет что-либо лишнее.
— Придёт, придёт, — сказал тот, — а каково томиться муками ожидания...
— Всякое ожидание учит мудрости.
— Знаю, знаю! Но что поделаешь, когда тоска лютой змеёй грызёт сердце... Ярополк, Рогвольд!.. Они теперь беззаботно наслаждаются счастьем...
— И гордая Рогвольдовна готовится разуть сына королевны Предславы! — вдруг раздался тихий, похожий на шипение змеи, голос, заставивший гостей вскочить со своих мест.
В покое появился сгорбленный старик в белом, спускавшемся до пят одеянии. В правой руке у него был длинный жезл, заканчивавшийся золотым изображением конской головы. Левая рука скрывалась в складках одежды. Глаза смотрели выразительно и, несмотря на
— Великий отец Бела, — воскликнул, увидав старца, Освальд, — вдохновенный любимец грозного Святовита!
С этими словами ярл низко поклонился старику. Поклонился и Добрыня, но поклонился степенно, даже важно, с полным сохранением своего достоинства. Зато Владимир, услыхав имя грозного Святовитова жреца, вдруг бросился к нему и торопливо заговорил взволнованным голосом:
— Так вот каков ты, великий отец, чья воля держит в своих руках всё побережье Варяжского моря! Привет тебе, великий! Будь здоров долгие годы, и да прославит грозный Святовит тебя своею помощью!
Владимир схватил руку старца и положил её себе на голову.
На лице Белы промелькнула тень удовольствия. Поступок молодого славянского князя пришёлся ему по душе. Он не сразу отнял свою сухую руку с головы Владимира и несколько раз ласково провёл ею по его русым кудрям.
— Привет мой и тебе, красное солнышко! — произнёс он. — Великий Святовит благословляет твой приход ко мне. Я уже вопрошал его, и он мне сказал, что ты благословенный гость в его чертогах. И вот я, смиренный исполнитель воли всемогущего божества, сам явился среди вас, дабы возвестить вам милость Святовита.
Бела протянул руку Владимиру и с его помощью дошёл до широкого, устланного мягкими звериными шкурами ложа.
— Сядь, сын мой, около меня, — по-прежнему ласково проговорил он, — твои кудри так мягки, что моя старая рука отдыхает, касаясь их. Садитесь и вы, могучие витязи, — кивнул старик Добрыне и Освальду, — я хочу говорить с вами, и помните, что моими устами будет передавать вам свою волю сам великий и могущественный Святовит.
Глаза Добрыни как-то странно блеснули при этих словах. На мгновение в них отразилась насмешка. Как будто они хотели сказать: «Знаем мы, как ваши боги говорят вашими устами! У нас в Киеве жрецы Перуна тоже вот так же нам говорят! Стоял за шкурами да подслушивал, вот и появился, словно из-под земли! Да, впрочем, говори, только бы для племянника польза была».
Бела между тем продолжал ласково смотреть на Владимира.
Освальд воскликнул:
— Да поразит меня свирепый Локке, если я когда-либо слышал, что великий Бела так принимал кого-либо из своих гостей!
Бела поднял на него свои глаза и чуть заметно улыбнулся.
— Я слабый исполнитель воли божества, — произнёс он.
— Так, стало быть, твой Святовит благосклонен ко мне? — воскликнул Владимир.
— Я уже сказал, — ответил Бела, — что твой приезд приятен Святовиту...
— Тогда он поможет мне вернуть стол моего отца и отомстить за брата!
Бела покачал головой.
— Увы! Я не могу ещё сказать тебе, сын мой, этого. Я вопрошал Святовита лишь о твоём прибытии на Рюген.
— Тогда спроси его скорее... Спроси, отец, я принесу, какие ты назначишь, жертвы твоему богу... Ах, отец, как тяжело знать, что кровь остаётся неотмщённою!
— И обида тоже! — тихо сказал Бела.
— Ты о Рогволдовне? — вспыхнул Владимир, и глаза его загорелись диким огнём. — И сюда уже дошли вести о моей обиде? «Сына рабыни разуть не хочу!» О-о-о! Змея лютая! Она ужалила меня в сердце, и боль не прошла ещё... «Сына рабыни!» Моя мудрая бабка называла мою мать дочерью, мой отец не имел после неё других супруг... Рабыня! Слышишь, дядя? Рабыня! Ты тоже раб?.. И кто говорит это? Дочь чужака, пришедшего неведомо откуда. Ведь землю кривичей из милости Ярополк-братоубийца дал Рогвольду во владение, а я князь природный... Сын рабыни! Да все они мне кровью, жизнью своей поплатятся за это!