Варяги и Русь

Лавров Александр Иванович

— Я мстил, как повелел мне Бог мой: добром за зло.

Святослав покачал головой и спросил.

— Ты христианин?

— Да, княже.

— Странные вы люди, — опять покачал головой Святослав и, обращаясь к своему воеводе, молвил:

— Ты слышал?

— Не верь ему, князь Святослав, не верь! — закричал тот. — Он чаровник, он и тебе сумеет отвести глаза. Где это видано, где слыхано, чтобы так мстили? Ты хочешь, я скажу тебе... Этот проклятый варяг хитёр, как тысяча лисиц вместе. Он очаровал

моего сына...

— Батюшка, — вмешался Владимир, — Зыбата вчера...

— Молчи! — прикрикнул на сына Святослав и, обернувшись к Прастену, произнёс:— Говори!

— Он говорит, что, возвратил мне сына, — едва дыша, продолжал Прастен, — да, он сделал это. Какая бы это была месть, если бы он убил Зыбату у себя в лесу, да ещё тогда, когда того одолел недуг! Я бы так никогда не узнал ничего, но проклятый варяг придумал месть горшую... Он возвратил мне сына, заставил явиться к себе на поклон, а потом отнял его у меня. Он слишком труслив, чтобы открыто схватиться со мной. Много лет он выжидал удобной поры и вот дождался её.

— Чего же ты хочешь, Прастен, — ты убил его сына?

— Убил, княже.

— Так что же, кровь за кровь!

Прастен пошатнулся.

— Нет, княже, нет, — заговорил он, — кровь за кровь тут не может быть... Я бы и сам признал это.

— Почему не может?

— Я заплатил за сына. Спроси своего Владимира, я отдал ему за Зыбату такие дары, какие только ты на Руси можешь дарить. Два воза я дал ему за Зыбату. Я прибавил к этому шесть рабов.

— Он принял?

— Принял, княже, спроси Владимира своего.

— Так? — обратился к сыну Святослав.

— Да, всё верно, он принял, — торопливо заговорил тот, — но... — Юный княжич хотел что-то сказать, но отец не обратил на это внимания.

— Ты слышал, Стемид, всё, что говорил Прастен, — произнёс он, — так ли это?

— Так, княже, так, — закивал головою он, — верно, Прастен явился с дарами, я взял их.

— Ты, стало быть, принял выкуп мести?

— Какой там выкуп? Я давно уже простил всё Прастену. Было время, правда, не скрою я, кипело сердце моё, жаждал я его крови, но, когда я познал Христа, всё забыл, всё простил врагу моему, и даже молился за него...

— Княже, — вдруг выступил священник, приведший христиан, — позволь мне слово молвить.

— Что ты хочешь сказать?

— Я служитель сил Господа!

— Ты жрец у христиан.

— Называй меня, как хочешь, но я уже стар и никогда не говорю неправды, да теперь и не могу сказать её; много людей может подтвердить каждое моё слово, много людей, говорю я, и христиане, и язычники.

— Говори же скорее, если у тебя есть дело.

— Андрей, мы так его зовём, вы же зовёте его Стемидом, принял дары Прастена, но знаешь, князь, что он сделал с ними.

— Молчи, отец, молчи! —

воскликнул Андрей.

— Зачем молчать? Я должен говорить.

— Он возвратил свободу всем невольникам, которых подарил ему Прастен, — перебил священнослужителя звонкий голос княжича Владимира, — при мне это было...

— А все богатства, данные ему твоим, воеводой, — закончил тот, — привёз в Киев и приказал до последнего раздать бедным, не разбирая, будь то христианин, будь то язычник. Что ты скажешь, князь?

Святослав поглядел на Стемида. На лице того отражалось смущение, как будто он испугался чего.

— Зачем ты сказал это, отец, — произнёс, он, ударяя себя в грудь, — гордыня может обуять меня...

Но священнослужитель не обратил на его слова внимания.

— Скажи, князь, и пусть с тобою скажет весь народ киевский, — твёрдо сказал он, — кто поступает так, как поступил Андрей, может ли убивать из-за угла, и кого убивать? Юношу, которому он сам спас жизнь.

— Скажу прежнее, вы странные люди, христиане, — сказал Святослав и крикнул народу: — вы слышали?

— Слышали, слышали! — раздались крики.

— Старик не первый раз поступает так...

— Всё, что получал он от твоей матери, княгини Ольги, всё отдавал бедным.

— Теперь, князь, позволь мне молвить ещё одно слово, — заговорил опять христианский священнослужитель, — последнее, а там суди, как знаешь. Прастен говорит, что Андрей пролил кровь его сына Зыбаты, а он весь день вчерашний был в Киеве среди людей, которые могут свидетельствовать, что Андрей Прастенова сына и в глаза не видал. Как же он тогда мог пролить его кровь?

— Так, так это! — закричали десятки голосов. — Андрей был с нами, всё время с нами, Зыбаты нигде не было видно.

— Прастен, ты слышал! — сказал Святослав.

Но ослеплённый воевода не хотел ничего понимать.

— Я говорил, что он чаровник и умеет отводить глаза.

— Стольким людям не отведёшь! — буркнул Добрыня…

— А кто говорит за него? — услышал его слова Прастен. — Противники Перуна — христиане!

— Ты это оставь, Прастен, — строго остановил Святослав, — христиане такие же мои слуги, как и вы все, я им верю. Сколько их в моих дружинах! Я вижу, что ты ошибаешься, Прастен.

— Нет, не ошибаюсь, княже, не ошибаюсь, — закричал тот, — Стемид мог приказать печенегу Темиру совершить злодеяние над Зыбатой, а сам уйти.

— Видишь, ты сам почти ничего не знаешь. То Стемид, то Темир, а кто же из них виновен?

— Оба, отдай их мне!

— Тогда где же будет моя княжеская справедливость? Нет, лучше вот что. Твой Зыбата жив, может быть, византийский врач спасёт его. Тогда он скажет сам, кто виновен. Так ли, народ киевский?

— Так, княже, по правде судишь ты нас!