Варяги.Книга первая.
Шрифт:
Могучий Волхов легко нес ладьи новгородцев к заветной цели, с каждым пройденным изгибом приближая их к Альдегьюборгу. К Устьице, к бывшему словенскому поселению, которое десять лет назад захватил и разорил ярл Гутрум и срубил на этом месте свой борг, перекрыв новгородцам выход к озеру, лишив их торгового пути и обильной охоты на нерпу. Тяжело тогда стало в Новгороде. Варяги часто спускались по Волхову к самому городу и разоряли его окраины. Жгли веси, уводили людей и скот. Три лета терзали чужаки словен и чудинов, разоряя и убивая. Дважды выходил Боривой с дружиной на перехват Гутруму и дважды был жестоко бит. Лучших дружинников потерял князь в тех сечах, сам в последней схватке едва жив остался. И не оставалось ему ничего другого, как заперевшись за стенами града смотреть на поднимающиеся из-за леса столбы дыма. Смотреть на разорение своих земель. В бессильной злобе сжимал князь кулаки и скрежетал зубами, но выйти и вновь сразиться с врагами он не мог. Не было у князя дружины, а с мужиками-ополченцами, от сохи взятыми, много ли навоюешь. Нет, нужны для сечи опытные вои, да только где их тогда было взять.
Так и сидел он с последней своей сотней за новгородскими валами, за крепкими да высокими стенами града, сидел и терпел. Однако варяги не спешили подступаться к стенам словенского града и брать его штурмом. Видно не до того им было, или незачем. Добыча их и без того была обильна, а многие чудинские роды сами пожелали платить ежегодную дань.
Вскоре Гутрум, прислал и новгородцам свое требование. И пришлось князю согласиться на условия ярла давать в Альдегьюборг дань. Не было у Боривоя иного выхода. Не было. Шесть долгих лет новгородские ладьи свозили в борг Гутрума меха, мед, воск, льняные ткани, кожу и даже серебро. Богател ярл, а князь новгородский просил богов только об одном: застить глаза жадному варягу, что бы не жег, не убивал. И услышали боги речи Боривоя. Гутрум, принимая обильную дань со словен и чудинов, почти безвылазно сидел в своем борге. Князь не тратил отведенное ему время впустую. Ведь никто не мог сказать ему, сколько у него того времени. Гонцы новгородские мчались к дальним словенским весям, созывая удальцов в дружину княжескую. Оставшиеся дружинники учили прибывавшее пополнение умению ратному, обучали биться в строю. Даже конную дружину задумал создать князь. Сказывали купцы, что поляне киевские имеют в своей дружине несколько сотен вершников. А когда враг появляется в их пределах, быстро седлают коней и встречают непрошеных гостей. Снарядил князь ипата Радея в дальний Киев, дабы тот сам узрел конное воинство полян, перенял их умение и, возвернувшись, обучил бы и новгородцев. Два лета гостил ипат в Киеве и вернулся с десятком полянских воев, которых созвал на службу новгородскую не малыми посулами. И стали те поляне подыскивать среди хозяйства словенского коней добротных да обучать воев князя конному бою. Почти семь десятков вершников имел Боривой в своей дружине спустя всего один год. А пешую дружину сумел довести до шести сотен. И решил князь, что настала пора поквитаться с чужаками за все. Выступил князь в поход. Конная дружина шла берегом, а пешцы на ладьях по Волхову. Но понимал Боривой, что одному не одолеть врагов, а посему он еще загодя стал сноситься с главами чудинских родов. Выведывал, кто встанет супротив силы варяжской. Чудины колебались, не верили, что новгородцы соберут достаточно воев для удачного исхода дела. И тогда, выступив в поход, князь наполдороге к Альдегюборгу высадился на берег с тремя сотнями ратников, прошелся по всем соседним чудинским родам, демонстрируя им, что есть де у Новгорода крепкая дружина. Поверили князю чудины, но не сразу. Немало слов сказал князь на родовых советах, уговаривал, обещал, грозил. Но согласились упрямые чудины с речами его, прислали своих воев в подмогу.
Боривой посмотрел на реку. Уже совсем по-осеннему серый Волхов перекатывал свои тяжелые волны, нес суда новгородцев к варяжскому боргу. Ветер усилился, и ладейные крылья, вобрав полную силу, тянули, увеличивая ход. Мачта от напряжения парусов постанывала, напоминая князю женский плач. Он слышал его… когда-то очень давно. Так плакала мать, когда его отбирали у нее. Он не помнил ее лица, только глаза, красивые зеленые глаза. Сколько тогда ему было? Пять… шесть. Давно это было, почти пятьдесят лет тому назад. Он больше никогда не видел свою мать. Уже будучи отроком, он пытался расспрашивать и своего пестуна Жавра, даже у волхвов выпытывал. Да все без толку – померла, говорили, твоя матушка, княже, померла….
Вот только ее зеленые глаза с хитрым кошачим прищуром… Князь сдвинул брови, силился вспомнить. Он видел подобные глаза совсем недавно. Он готов был поклясться самому себе, что видел эти глаза. Но где? И вдруг князь улыбнулся и тихо рассмеялся в усы. Несколько дней назад, когда они вместе с Конди – главой медвежьего рода, приносили друг другу клятву в священной роще, они проходили мимо шалаша местной шаманки. «Кажется, Коди, так ее величают», – вспомнил князь. Удивительно, но у этой старухи были такие же зеленые глаза. С огоньком и кошачьим прищуром. Нет. Это смешно. Это просто совпадение. Не может же того быть…
Князь отогнал воспоминания и посмотрел на высокий правый берег реки. На холме, поросшем кустарником, виднелись его вершники. Один из них, привстав на стременах, высоко поднял копье с привязанной к нему красной тряпицей. Дружинник, подавая условный сигнал, принялся широко размахивать копьем.
– Уже рядом, – тихо произнес Боривой, переводя взгляд с конного сигнальщика на реку, – их борг уже рядом…
Вадим очнулся в холодном поту. Он медленно сел, потряс головой, прогоняя остатки сна.
– Нет. Не может быть, чтобы мне это все приснилось…
Он обхватил голову руками, провел ладонями по лицу. Нет. Видение не улетучивалось. Вадим мог поклястся чем угодно, но он помнил все в мельчайших подробностях.