Варяги
Шрифт:
Так что же он выиграл, уйдя от словен? Одну службу сменил на другую. Лучшую ли? Странно, но здесь, на острове Янтарного моря, ему начали сниться сосновые боры под Новеградом. Или всё ещё волосы Милославы дурманят терпким смолистым духом?
Благое стремление души не равноценно деянию. Он ошибся... Словене не требовали от него службы. И он не чувствовал себя наёмником. Земля приняла его, словене считали своим...
Вернуться? Гости торговые привезли странное известие: старейшины новеградские решили не избирать нового князя. Сами надумали править. Захочет ли и сможет ли он подчиниться? И кому?
Сидел Рюрик, склонивши начинающую седеть голову над столешницей. Полонила его душу кручина. Не избыть её, потому как нет ответа на мучающие вопросы. И появится ли он в ближайшем будущем? Или отвернулся от него Святовит?
Вбежала в покой, хлопнув дверью, Милослава. Привыкла бегать из покоя в покой. Здесь, у ранов, избы другие, не то что в Новеграде. Только в последние лета кое-кто из торговых гостей, насмотревшись за морем новин, начинал рубить избы в Новеграде из нескольких клетей да поднимать их одну на другую. Ранее такого не было. Милослава в княжой избе выросла, но изба была обычной, в четыре стены, с очагом-кругом каменным в углу.
На острове Руяне впервой иную избу увидела, не из брёвен рубленную, из тёсаного камня-известняка сложенную в два уровня, с узкими высокими окнами стрельчатыми, забранными мутным стеклом, со многими дверями и переходами. Не изба, а палаты каменные. Здешние жители, раны, их замком называют. Наверное, потому, что палаты стеной высокой и прочной из такого же камня-известняка замкнуты.
«Возвернёмся в Новеград, велю такие же построить», — не раз в ночной тиши шептала она Рюрику.
Не прикипало сердце Милославы к Рюгену-Руяну.
— Хильдигунка, — так на свой лад переиначила Милослава имя снохи, — сейчас молвила: Трувор с Синеусом к тебе собираются, с утра меж собой все чегой-то спорили... Вам трапезу готовить али жбан пива прислать?
Рюрик залюбовался женой. Три лета с обряда минуло, а она как была резвушкой-девчонкой, так ею и осталась. Тоненькая в поясе, чуть скруглялись бёдра, волосы непокорные из-под шапочки кольцами выбиваются.
— Милославушка, ты хотела бы в Новеград возвернуться? — И понял, что ответ жены лишним будет, так радостно вспыхнули её глаза. И совсем неожиданно для себя спросил: — А ежели я над старейшинами встану?
— Да над кем хошь становись, только бы в Новеград, — обхватила за шею руками, прижалась упругой грудью к спине. На один миг. Потом отстранилась и всё так же сзади попыталась заглянуть в глаза.
— Как над старейшинами?
— Не ведаю, Милославушка. Добром на то старейшины не согласятся. Да и новеградцы могут воспротивиться. Я служил воеводой у князя, а под старейшинами ходить не хочется.
— Своими бы ногами в Новеград пошла, — не вдумываясь в его слова, ответила жена.
— Вели подать пива, Милослава, — братья идут.
Слухи, принесённые Синеусом из дружинного дома, порождали много вопросов. Почему Рюрик не посоветовался с братьями? Коли дружинники всерьёз говорят о том, что теперь воевода Боремир будет уряжать их на охрану побережья острова, значит, Рюрик дал на то согласие ранам. Они будут подчиняться Боремиру. Дружинники всегда подчиняются воеводе. Но как же Рюрик? И как они, Трувор и Синеус, будут при Боремире? Служить ранам незазорно, но какой ряд-договор заключил Рюрик с ними? Могут ли они выйти в море в свободный поход или должны спрашивать разрешения у Боремира?
Рюрика новость поразила не меньше братьев.
— Ты не ошибся? — дважды переспросил он Синеуса. — Вои так и говорят, что дружиной будет командовать Боремир?
— Да, Рюрик. Это меня и удивило. Мы с Трувором, кажется, не мешали тебе принимать решения, но ты всегда советовался с нами. А тут... Дружинники называют даже участки побережья, куда собирается отправить нас Боремир на наших же кораблях.
— Я немедленно пойду к Боремиру и всё выясню, — поднялся Рюрик.
— Не торопись, — остановил его Трувор. — Боремира посетить успеешь. «Ты же не юноша, сам понимаешь» никуда не исчезнет. С чем ты пойдёшь к нему? Он откажется от слухов, и тем дело завершится. Но ты же знаешь, слухи на пустом месте не вырастают. Разве Боремир не спрашивал тебя, будем ли мы охранять остров?
— Но я никогда не обещал ему, что мы поставим свою дружину под его начало.
— Мы играем словами, Рюрик. Главным делом дружины становится охрана острова. Значит, мы переходим на службу ранам? Вот что основное. И это основное мы должны решить вместе, сейчас, до того, как ты пойдёшь к Боремиру. Не знаю твоих мыслей, но мы с Синеусом предпочли бы независимость.
— Ты прав, Трувор, нам надо определиться в главном, — он сел и решительно отодвинул на край столешницы жбан с пивом. — Мои мысли в разброде. Признаюсь, начинаю думать, что мы ошиблись с возвращением на Рюген.
— Хочешь сказать, что мы должны были напасть на Славомира? — удивился Синеус.
— Нет, остаться у словен, — неуверенно выговорил Рюрик.
— Я готов хоть сегодня, — загорелся Синеус. — Там интересно. По землям веси идёшь, идёшь, а им конца нет. Помнишь, Трувор, как нас встречали там после варягов?
— Помню, — без улыбки ответил Трувор. — Только если ты помнишь их женщин и тех соболей, что тебе дарила весь, то я помню и об их стрелах. Но мы торопимся. Значит, и ты, Рюрик, не хочешь идти слугой к ранам?
Рюрик тяжело посмотрел на брата. Трувор не виноват, он всего лишь назвал вещи своими именами. Служилый воевода — тот же слуга. Он был слугою отца, что справедливо. Но и после смерти старейшины Годослава не приобрёл самостоятельности. Хотя имел право на избрание князем.
Он служил ранам, потому что не было силы подчинить их себе. Служил Гостомыслу, ибо... не мыслил себя никем другим, кроме походного воеводы. Он служит ранам и теперь. Почему? Допустим, он рискнул бы примучить их. Нынче сил у него хватит. Но... вмешается Славомир, не останутся в стороне лютичи. Аркона — святилище Святовита. Так что же, он так и будет всю жизнь в услужении у кого-нибудь?