Варяги
Шрифт:
— Ты сказал: слугой... — Рюрик повернулся к Трувору. Руки, лежащие на столешнице, сжаты в кулаки. — Да, ты прав. Если останемся на Рюгене, рано или поздно станем слугами ранов. Славомир не позволит иного. Кроме того, у ранов нет князя, а верховным жрецом, передающим волю Святовита, я не хочу быть, — мрачно усмехнулся он. — Может, рискнём схватиться со Славомиром? Вернёмся к бодричам?
— Что ты, Рюрик? У него тысячная дружина! — удивлённо посмотрел на него Синеус.
— Что скажешь ты, Трувор?
— Нет, — после недолгого молчания ответил Тревор. — Это потеря дружины и наша гибель. Воины, больше половины, из бодричей... И Славомир избран по обычаю. У тебя нет оснований оспаривать выбор старейшин.
— Значит, выход один — дать согласие на службу ранам.
— Почему? Разве мы не можем, как и прежде, быть свободной дружиной? — вопросительно посмотрел на братьев Синеус.
— Ты не понимаешь, что ли? Слух, пущенный среди наших дружинников, скорее всего умышленный, — ответил ему Трувор. — Не приложил ли к этому руку передающий волю Святовита? Вполне возможно...
— Мы начинаем, как говорят новеградцы, толочь воду в ступе, — прервал его Рюрик. — Я вижу лишь одну землю, где мы не будем слугами...
— Словене, — задумчиво согласился-подсказал Трувор. — У них сейчас раздоры с соседями...
— Да, ты понимаешь. Но надо стать над старейшинами. Заставить их избрать князя. Без крови не обойтись.
— Нужно попытаться без неё. Мы знаем силу дружины Гостомысла. У неё нет нынче достойного воеводы. Но и без него я не хотел бы иметь в поле противниками словен. Будем помнить, ты ближайший родич Гостомысла...
— Помнить можно, — насмешливо улыбнулся Рюрик. — Но тогда давайте вспомним, что мы сыновья Годослава. Где ты видел, чтобы князем избирали человека только за то, что он сын князя?
Теперь насмешливо улыбнулся Трувор.
— Видеть не приходилось, а слышал об этом много. Ты забыл франгов? А Гостомысл? В девятом колене князь из рода какого-то Славена. Как видишь, власть всё же передаётся от отца к сыну или... к брату.
Рюрик с интересом глянул на Трувора.
— Об этом я не думал...
— Будем думать о малейшей возможности, — сказал Трувор с мрачной решимостью. — Я не откажусь ещё раз сходить к веси или в Плесков к кривичам. Но чтобы у них и... остаться.
Взгляд Рюрика был пристальным и долгим. Кажется, Трувор, как и сам он, созрел для больших дел. Ну что ж...
— Готовь ладью, — твёрдо сказал он Трувору. — Пойдёшь к словенам. Нам надо заключить с ними ряд. Мы предложим им нашу дружину для усмирения соседей. От такого не отказываются. Мы усмирим весь, чудь и кривичей.
Рюрик отложил встречу с Боремиром. Главное сейчас — отправить Трувора к словенам.
Плыть Трувору в Новеград не пришлось. Через день в палаты Рюрика спешно постучался начальник ладьи порубежной сторожи ранов.
— Воевода Рюрик, к тебе прибыл старейшина из Новеграда. Зачем — не знаю, не говорит. С ним малая дружина.
— Где он? — удивился Рюрик.
— Я упредил его. Скоро они будут у пристани.
— Благодарю тебя. — Рюрик нащупал в кошеле мелкую золотую монету-чешуйку, подал начальнику сторожи. — Прошу тебя, укажи им путь к моему замку.
Братьям сказал:
— Для посланцев новеградцев устроим пир. Но ни единого слова о том, что порешили. Мы здесь всем довольны и ни к кому на службу не собираемся...
Блашко пробудился с тяжёлым сердцем. Торопился, воев за вёсла сажал, сам нередко махал ими до седьмого пота, а тут — пир. Пропал день. Даже с женой воеводы не удалось словом перемолвиться. Только и видел, что сидела она на пиру, такая же тоненькая девчушка, какой запомнил её почти три лета назад. Пышно отдавал тогда Гостомысл дочь свою Рюрику...
Бражничали до глубокой ночи, и как ни пытался Блашко затеять с воеводой серьёзный разговор, тот уклонялся. В гостях воля не своя.
Пригласили его к Рюрику в полдень — истомился бездельным ожиданием. Однако виду не подавал. Дождался своего времени, оправил опашень, тронул рукой меч в узорчатых ножнах, расправил на груди бороду, махнул четверым дружинникам, чтобы шли с ним, и твёрдым достойным шагом вступил в палату.
Воевода сидел на скамье неприступно замкнутый, даже мрачный, смотрел исподлобья, властно. Сзади него, полукругом — начальные люди дружины, по левую и правую руки — братья. Смотрели немилостиво, сурово. Как на постылого просителя. Загорелось сердце, вскинул голову, расправил плечи. Но тут же и одумался. А кто ты есть, Блашко? Ты и есть проситель. Терпи. Гордость в таком деле показывать не след.
Перевёл взор на группу женщин, что сидели поодаль. Встретился глазами с Милославой. В центре сидит. Старшая в дому, али ради посланника честь оказали? Не время пустые загадки загадывать, надо дело править.
Поклонился малым поклоном — большим только родителя да ещё князя-старейшину Гостомысла привечал, — набрал воздуху в грудь и, как равный с равными, заговорил:
— Будь здрав, воевода Рюрик, и род твой, и домочадцы твои на многие лета. Прими дары, которыми чтят тебя словене новеградские...
По его знаку четверо дружинников внесли дары на вытянутых руках и положили их на пол у ног Рюрика: поверх соболей — круглый щит, шлем и меч, блеснувший драгоценными каменьями. Подчиняясь торжественности события, Рюрик поднялся.
— Дары принимаю. Передай словенам — мы рады их дружбе. Пусть знают: мой род был и всегда другом им будет. А теперь говори, с чем прислали тебя старейшины? По-прежнему ли благополучно у словен? Не грозят ли враги?
Подозрительно глянул Блашко на воеводу. Нетто Рюрик уже прознал о нестроении? Ежели так, может отказать новеградцам в помощи. Или потребует за неё такое, что и договор-ряд негоже будет заключать. Старейшины всё оговорили заранее и не потерпят несообразного. А новеградцы, ежели прознают, кинут Блашко в Мутную. Своевольными стали после изгнания варягов.