Варяго-Русский вопрос в историографии
Шрифт:
56. Миллер Г.Ф. О народах издревле в России обитавших // Его же. Избранные труды / Составление, статья, примечания С.С.Илизарова.
– М., 2006. С. 97-99.
57. Быкова Т.А. Указ. соч. С. 241-242, 247; Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. Ч. И. С. 237; Городинская Р.Б. Ломоносов в немецкой литературе XVIII в. // Ломоносов. Сборник статей и материалов. Т. IX.
– СПб., 1991. С. 129.
58. М.В.Ломоносов в воспоминаниях и характеристиках современников.
– М.-Л., 1962. С. 211-213, 216-218; Сомов В.А. О некоторых откликах на французский перевод «Древней Российской истории» М.В.Ломоносова // Ломоносов и книга.
– Л., 1986. С. 146.
59. Ломоносов М.В. Древняя Российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 года. Ч. 1-2.
– СПб., 1766; Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлецера... С. 321 — 322; Винтер Э. Неизвестные
– М., 1988. С. 141.
60. Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлецера... С. 51, 53; Шлецер А.Л. Нестор. Ч. I. С. VII, XXVIII, i, ла, ркз ркд, рмг-рмд, рн-, рог-род, 19-20, 67, 371, 381, 418-419, 430, прим. ** на с. 325; Иконников B.C. Указ. соч. С. 19; Кузьмин А.Г. Татищев.
– М., 1981. С. 337.
61. Schl"ozer A.L. Nestor. Th. 5. G"ottingen, 1809. S. XVI-XXXV; Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлецера... С. 3-4, 30, 47-49, 56, 70, 154, 187, 193-202,207,210,215,220,222,227-230, 241, 273, 305; Шлецер АЛ. Нестор. Ч. I. С. рм-рмв, 49, 52-55, 286-287, 430, прим. ** на с. 325; Соловьев С.М. Август-Людвиг Шлецер. Стб. 1551-1556; Пекарский П.П. История... Т. II. С. 298, 824, 835; Ключевский В.О. Лекции но русской историографии. С. 441; Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 850.
62. Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 414-416, 420, 426-428; Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлецера... С. 460-461, 464-465; Билярский П.С. Указ. соч. С. 725-726.
63. Пекарский П.Л. История... Т. II. С. 835- 836; Ключевский В.О. Лекции по русской историографии. С. 447.
64. Соловьев С.М. Август-Людвиг Шлецер. Стб. 1547; Бестужев-Рюмин К.Н. Биографии и характеристики... С. 155; Ключевский В.О. Лекции по русской историографии. С. 447; Видаль-Накэ П. Черный охотник. Формы мышления и формы общества в греческом мире.
– М., 2001. С. 381; Фомин В.В. Начальная история Руси. С. 15-16.
65. Schl"ozer A.L. Probe russischer Annalen. S. 66-67; Шлецер А.Л. Русская грамматика. I—II. С предисловием С.К.Булича.
– СПб., 1904. С. II, VI.
66. Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлецера... С. 230.
Ломоносов и антинорманизм в трудах норманистов начала XIX в.
– 1941 г.
Норманисты, энергично творя до сих пор «из этимологий истории» и «на простом, может быть, случайном совпадении слов» выстраивая «целые теории», параллельно с тем постоянно говорят о «ненаучности» и «патриотичности» антинорманизма. И говорят так громко и так многоустно, что таковым антинорманизм априори уже воспринимался в XIX в. даже на уровне обыденного сознания. И прежде всего только в таком ключе ведется разговор о выдающемся сыне России, по праву ставшим ее символом, - М.В.Ломоносове. И ведется потому, что он 260 лет тому назад в открытой дискуссии 1749-1750 гг. по поводу речи Г.Ф.Миллера «О происхождении имени и народа российского» раскритиковал норманизм, как совершенно не имевший опору в источниках, так основательно, что в течение шестидесяти лет эта ложь не отравляла русскую историческую науку. А тот факт, что в опровержении норманской теории Ломоносов руководствовался исключительно наукой, а не «ультрапатриотизмом» и «национализмом», а именно такие ярлыки-ругательства используют норманисты в качестве самого главного аргумента в своей «научной» борьбе с инакомыслием, надумано приписывая варяго-русскому вопросу - вопросу чисто академическому и должному отсюда разрешаться чисто академическими средствами - политическое звучание, подтверждают участниками той же дискуссии академики Петербургской Академии наук И.Э. Фишер и Ф.Г. Штрубе де Пирмонт.
И подтверждают тем, что они, будучи немцами, т. е. не имея в мыслях и самой малой крупицы «русского патриотизма», также указали, как и русский Ломоносов, на несовместимость речи-диссертации Миллера с наукой и возражали в своих рецензиях на каждую ее страницу. Важно при этом заметить, что Штрубе де Пирмонт, как констатировал норманист В.А. Мошин, «наиболее жестоко критиковавший доклад Миллера, в сущности, расходился с ним лишь в частностях, признавая норманское происхождение руси». Весьма также показательно, как стопроцентно совпали заключения норманиста Штрубе де Пирмонта и антинорманиста Ломоносова. Так, первый подчеркивал, что, «по моему мнению, Академия справедливую причину имеет сомневаться, пристойно ли чести ее помянутую диссертацию публично читать и напечатавши в народ издать» (позже он говорил, что Миллер «предлагает о начале россиян понятия, совсем несходные с краткими и ясными показаниями наших летописцев и с известиями чужестранных историков...»).
И второй отмечал, что она, поставленная на «зыблющихся основаниях», «весьма недостойна, а российским слушателям и смешна, и досадительна, и, по моему мнению, отнюд не может быть так исправлена, чтобы она когда к публичному действию годилась»[67]. А что диссертация Миллера действительно «весьма недостойна», чтобы ее «публично читать и напечатавши в народ издать», позже подтвердили и, разумеется, опять же не под воздействием повинного во всех бедах норманистов русского патриотизма, еще два немецких историка А.Л. Шлецер и А.А. Куник. И эти столпы норманизма признали, при всей своей огромной антипатии к русскому Ломоносову и при всей своей огромной симпатии к немцу Миллеру, полнейшую научную несостоятельность диссертации последнего: Шлецер охарактеризовал многие ее положения как «глупости» и «глупые выдумки», а Куник коротко назвал ее «препустой»[68] (подобные эпитеты - «дурная» и «вздорная» - прилагал к ней многими годами ранее и Ломоносов[69]).
Такое дружное единомыслие в оценке диссертации Миллера столь по-разному смотревшими на начало Руси учеными объясняется тем, что ее автор оказался абсолютно неготовым вести разговор на одну из сложнейших проблем исторической науки «О происхождении имени и народа российского», по причине чего более чем основательно запутался в истории. Ибо он положил в основу своего сочинения «Деяния данов» Саксона Грамматика (1140 - ок. 1208), в которой тот подробно повествует о многовековых войнах датчан с балтийскими русами, проживавшими в западной часть нынешней Эстонии - провинции Роталия-Русия и Вик с островами Эзель и Даго. И все эти события, имевшие место быть в глубокой древности на балтийском Поморье, Миллер, не поняв их смысла и территориальной привязки, перенес в историю Киевской Руси, в связи с чем в ней появились мифические «российские цари» Олимар, Енев, Даг, Радбард, которых взял под свою защиту датский король Фротон III, живший в третьем веке после рождества Христова, и сын которого Фридлев «в России воспитан... и в России царствовал». Параллельно с тем он утверждал, что «гунны владели частию России до самого Финскаго залива», что датские и шведские короли часто предпринимали походы «в Россию», что потомки «российского царя» Радбарьда (Рандбарда), женатого на дочери датского короля Ивара Видфадмия, умершего в 600 г., «с отменной храбростию» участвовали в Бравалльской битве и т. д., и т. п. (норманисты, не зная мнений Фишера, Штрубе де Пирмонта, Шлецера, Куника и, не видя в глаза текста речи Миллера, до сих пор преподносят ее в качестве высочайшего образца исторической мысли того времени)[70].
Но поражение Миллера-норманиста не означало поражение самого норманизма, т. к. у последнего нашлись - и в массовом количестве - весьма авторитетные пропагандисты и популяризаторы в Западной Европе и России. И его проникновение в нашу науку во втором десятилетии XIX в. и его затем «триумфальное шествие» по ней связано с именем Шлецера, мысли которого по поводу своей же истории безропотно повторяла и под их воздействием весьма плодовито рождала новые «аргументы» подавляющая часть российских ученых. Как точно выразил в 1830-х гг. эту ситуацию известный славист Ю.И. Венелин, Шлецер, «приняв на себя профессорскую важность и вид грозного, беспощадного критика... перепугал последующих ему молодых историков; Карамзин и прочие присягнули ему на послушание и поклонились низко пред прадедами своими скандинаво-норманно-шведо-варяго-руссами!».
А норманисту Шлецеру они добровольно «присягнули на послушание» и возвели его в ранг, по словам того же Венелина, «классического руководителя» потому, что были западниками (а как ими было не быть, если с детства чуть ли не каждому русскому внушалось, а здесь уместно процитировать A. С. Грибоедова, устами Чацкого констатировавшего в начале 1820-х гг., «как с ранних пор привыкли верить мы, что нам без немцев нет спасенья!»). И потому, изо всех сил желая соответствовать типу европейски образованного и европейски мыслящего исследователя и прежде всего, конечно, в глазах западноевропейских коллег, очень часто возводили в абсолют, не взвесив на весах критики, их слова, сказанные - даже по ходу!
– в адрес нашей истории. И в первую очередь их заверения о якобы активных и масштабных действиях норманнов на Руси, в Причерноморье и Прикаспии, которые представлялись в качестве ярчайшего примера проявления силы германского (норманского) духа. Как образно выразил в 1839 г. такое крайне ненормальное состояние дел в российской исторической науке, убивающее в ней желание обрести истину, B. Г. Белинский, не сомневавшийся, надо сказать, в норманстве варягов и руси, «историки наши ищут в русской истории приложение к идеям Гизо о европейской цивилизации, и первый период меряют норманским футом, вместо русского аршина!..»[71].